Международным Центром Рериха (МЦР) проводились шумные пресс-конференции (последняя - 18 июля 1997 года на тему: “Не дайте уничтожить общественный музей имени Н. К. Рериха”), на них раздавались пачки обращений и копий документов, свидетельствующих в пользу МЦР, проходили гневные выступления защитников.

Меня всегда удивляло - неужели наших опытных журналистов (и главных редакторов газет, печатающих их материалы) не настораживало такое однолинейное методичное поливание грязью в одном направлении? Хотя бы из любопытства, почему не придти и не выслушать другую сторону? Честно скажу, некоторые приходили ко мне в мемориальный кабинет Н. К. Рериха в Государственный музей Востока (кабинет при музее существует уже почти двадцать лет) и после многочасовой беседы с документами на столе уходили потрясенные, но никто из них не решился выступить с той правдой, которую услышали и записали на диктофон. Одни говорили - это слишком скандальный материал, такое в редакции не пропустят. Другие хватались за голову и спрашивали - почему же вы раньше все это не рассказали? Обычно, я задавала вопрос - вот вы, лично, теперь знаете правду, вы можете это опубликовать? В ответ - смущенное молчание.

Вот, что получилось из этой затеи. Воображаемого Корреспондента будем называть, как принято, сокращенно В. К. Отвечает на вопросы заведующая мемориальным кабинетом Н. К. Рериха в Государственном музее Востока О. В. Румянцева (сокращенно - О. Р.).

В.К. Скажите, пожалуйста, неужели ваша “музейная война” действительно идет уже четыре года, как сказала зам. Президента МЦР и директор общественного музея имени Н.К. Рериха Л. В. Шапошникова (далее Л.В.Ш.)?

В.К. Как к этому отнесся Святослав Николаевич Рерих?

О.Р. Прекрасно! Он был почетным Председателем нашей комиссии по наследию, в каждый свой приезд участвовал в заседаниях, а также во всех Международных научных конференциях, проводимых в нашем музее. Святослав Николаевич неоднократно говорил, что он оставит в России свои картины (их всего 282), которые в качестве временной выставки путешествовали по городам. Поэтому, когда затевался большой музей Н. Рериха (филиал ГМВ), Святослав Николаевич хотел включить в галерею и эти работы. С 1984 г. эти картины (по согласованию с С. Н. Рерихом) были в распоряжении нашего музея. Для них в музее оборудовано специальное большое хранилище, часть находится в постоянной экспозиции.

В.К. Ваши идеи остались только на уровне мечтаний и пустых разговоров?

О.Р. Отнюдь! Совет министров по поручению Н. М. Рыжкова целый год тщательно прорабатывал совместно с комиссией по наследию Н. К. Рериха этот вопрос, со всеми согласовывал (в том числе неоднократно по телефону со Святославом Николаевичем Рерихом). На последнем этапе в Бангалор Совмином была послана для беседы с С. Н. Рерихом представительница от нашей комиссии по наследию профессор ИСАА при МГУ Н. М. Сазанова. Их беседа была записана и заверена нашим консулом в Мадрасе. Тогда, напомню еще раз, в комиссию по наследию входила и Л.В.Ш. В течение не одного года мы звонили друг другу вечерами по телефону, чтобы обсудить как двигается дело по созданию музея Рериха - филиала ГМВ.

В.К. И это прекрасное постановление Совмина осталось только на бумаге?

О.Р. К величайшему сожалению неожиданно для всех, в том числе для помощника Н. М. Рыжкова, готовившего наш документ, вышло совсем другое Постановление того же Совмина, но подготовленное не непосредственной службой Н. М. Рыжкова, а через отдел культуры Совмина - о создании общественного Советского Фонда Н. Рериха (СФР) и общественного музея при нем. Здание на Неглинной в нем уже не упоминалось. Душой этого Постановления была Людмила Васильевна Шапошникова, отделившаяся с этого момента от нашей Комиссии по наследию. Добавлю, что обо всем мы все узнали по радио - из “Известий”.

В.К. Почему она так поступила?

О.Р. Я много раз задавала себе этот вопрос, но убедительного ответа на него нет. Л.В.Ш. ссылалась на Святослава Николаевича Рериха, - в газете вышла статья-письмо “Медлить нельзя”, в которой устами Святослава Николаевича было сказано, что этот музей должен быть только общественным и не должен ни в коем случае подчиняться ни Гос. музею Востока, ни чиновникам Министерства культуры, ибо, как там было написано, это “заведомо сузит те задачи, которые перед этим музеем стоят”.

В.К. Почему Святослав Николаевич вдруг повернулся спиной к вашему музею, с которым столько лет сотрудничал?

О.Р. Я узнала об этом много позже. Святослава Николаевича, мягко говоря, ввели в заблуждение. По рассказу очевидца (не буду сейчас называть его имени, но он жив и готов свидетельствовать), Святославу Николаевичу Л.В.Ш. сказала, будучи в Индии весной 1990 г., что в музее очень плохо относятся к философскому наследию Николая Константиновича и Елены Ивановны. Кроме того, якобы экспозиция Рериха в музее снята, а мемориальный кабинет - закрыт!

В.К. А что конкретно имела ввиду Л.В.Ш., когда говорила о том, что музей не признает философское наследие Рерихов?

Вот эта моя позиция была перевернута с ног на голову и представлена неоднократно на больших аудиториях (в том числе лично С. Н. Рериху и К. Кэмпбелл-Стиббе) как мое неприятие Учения. Фигурально выражаясь, я была представлена как “камень, лежащий на пути распространения Учения”.

В.К. Почему вы не объяснились со Святославом Николаевичем?

Телефон особняка держался в строгой тайне, около аппарата посменно дежурили доверенные люди Л.В.Ш. Случайно достав заветный номер, в этот дом дозвонилась постоянная переводчица и друг Рерихов и К. Кэмпбелл Генриетта Михайловна Беляева. Трубку (тоже случайно) подняла Мэри Пунача и удивленно и радостно спросила: “Как, вы в Москве? Мы просили в телеграмме, чтобы нашей сопровождающей были именно вы, но нам ответили, что вы вышли замуж и уехали навсегда из Москвы...”. В ответ Мэри услышала еще более удивленный возглас Генриетты, поскольку это было чистой выдумкой.

В.К. И что же дальше?

В.К. Тем не менее, документы подписаны?

О.Р. Да, но на наше счастье все дарственные подписаны Советскому Фонду Рериха. В 1990 году против Л.В.Ш. выступила ее собственная ревизионная комиссия во главе с А.А. Юферовой, ст. научным сотрудником Академии художеств. Комиссия представила ужасающий акт итогов проверки и дело из документов на 375 листах, из которых были как на ладони видны все нарушения Л.В. Шапошниковой финансового и этического порядка. Документы были переданы в ОБХС и в Прокуратуру (копии их хранятся в нашем музее). Тогда эти органы реорганизовывались и ничего не предприняли. В газете “Московский Художник” появилась разоблачающая Л.В.Ш. статья А.А.Юферовой “Фонд Рериха или Фонд Шапошниковой?”. Уже тогда за год ею было уволено около 80 человек, но и впоследствии велась та же политика внутри МЦР - инакомыслие каралось мгновенным увольнением. Были уволены без объяснений восемь самых преданных ей сотрудников, наладивших всю работу МЦР (в том числе Н. А. Григорьева-Тоотс, обеспечивавшая ей всю прессу, Г. Шпилько, обустроившая ее магазин, А. Гарда, работавший с изданиями трудов Рерихов, С. В. Белинская и другие) - все одновременно.

В ответ на ревизионные неприятности Л.В.Ш. приняла превентивные шаги: в один день Советский Фонд Рерихов был ликвидирован без ликвидационной комиссии и без присутствия представителей учреждений-учредителей (которых было около десяти), а появился Международный Центр Рериха - сделано это было десятью сотрудниками СФР в нарушение всех юридических законов. Процесс мимикрии был произведен мгновенно. И хотя в Уставе МЦР в первом пункте было написано, что МЦР является правопреемником СФР, по разъяснению заместителя министра юстиции это не было юридическим фактом. Таким образом, все документы-дарственные уже не имеют никакого отношения к Международному Центру Рериха.

В.К. А как отреагировала на все это ваша Комиссия по наследию Рерихов?

В.К. Почему здание (особняк Лопухиной) стал объектом притязаний двух сторон?

МЦР начал судебную тяжбу, которая вылилась в пять судов-рассмотрений (первый, третий и последний - в нашу пользу). В середине процесса Л.В.Ш. занимает основное здание “явочным путем” - сначала ставит там на первом этаже старую мебель, потом начинает ремонтные работы. Сначала первый этаж “реставрировал” какой-то плотник, обивавший по старинному камню стены фанерой, потом окрашиваемой. Только на последнем этапе появился настоящий реставратор. В 1995 году, в обход закона и Постановления, отдавшего здание Государственному музею Востока в 1993 году, Л.В.Ш. заключает арендный договор сроком на 49 лет с Москомимуществом, которое не имело права распоряжаться зданием, являвшимся федеральной собственностью и уже имевшим своего хозяина. Естественно, по всем законам этот договор является недействительным.

В.К. А что же Музей Востока и Министерство культуры, выигравшие процесс в суде?

По принципу - “победителя не судят” - Л.В.Ш. с помощью спонсоров-невидимок (четыре миллиарда рублей - сумма, упоминаемая Л.В.Ш. как народные поступления слишком велика для такой акции) спокойно захватывает окончательно все два этажа основного дома.

В.К. Л.В.Ш. много раз говорила о том, что Правительство Российской Федерации одурачено, что письмо Девики Рани Рерих с требованием все отобрать у Л.В.Ш. и передать Государственному музею Востока написала Мэри Пунача (секретарь Рерихов), а подпись Девики подделана. Что вы скажете на этот счет?

О.Р. Во-первых - насколько мне известно, никто не делал графологической экспертизы подписи Девики. Во-вторых, Л.В.Ш. неоднократно заявляла о недееспособности Девики после смерти Святослава Николаевича; говорилось, что Девика лежала без движения и бессмысленно смотрела в пространство, и не могла не только написать, но и продиктовать письмо. Однако, уже после похорон С. Н. Рериха один из наших друзей был в Бангалоре и привез бесценную видеокассету. В ней, кроме всего ритуала похорон Святослава Николаевича, имеется обращение Девики к России. Никаких склеек, сорок минут - лицо снято крупным планом - Девика прекрасно говорит, глядя прямо в камеру. Она, кроме всего доброго, что ей хотелось передать русским друзьям, снова объясняет (повторяя то, что было написано Б. Н. Ельцину в ее письме), почему С. Н. Рерих похоронен в Бангалоре, а не в Петербурге, как того хотел Святослав Николаевич. Л.В.Ш. запретила ей, вдове, сопровождать тело мужа в Петербург, сказав, буквально, следующее: “Если ты поедешь в Петербург, то обратно вернешься в гробу”. Уму не постижимо!

В.К. А что стало с прахом родителей С. Н. Рериха, который Л.В.Ш. в 1990 году привезла из Бангалора?

О.Р. Он до сих пор не захоронен. По логике вещей, это захоронение должно было быть на Новодевичьем кладбище, где уже есть захоронение их сына, Юрия Николаевича. Но у Л.В.Ш. есть дикая, по православным понятиям, идея захоронить прах в саду перед музеем (как некоторые грустно шутят - “на клумбе”)*. Второй душеприказчик по документам о захоронении праха - снова С. Ю. Житенев, отстраненный Л.В.Ш. от исполнения своих обязанностей. Он рассказывал, что Святослав Николаевич просил, чтобы памятник не был в виде ступы или чего-либо подобного. Он говорил: “Мои родители были православными, памятник должен исходить из этого”.

Кстати сказать, эти слова были обращены к С. Ю. Житеневу не случайно - во время трехмесячного пребывания его и Л.В.Ш. в Бангалоре Святослав Николаевич, по словам Житенева, не хотел видеть Людмилу Васильевну - и Житеневу приходилось исполнять роль “челнока” между ними.

В.К. Как Вы объясните, что Святослав Николаевич выбрал для такой ответственной миссии Л.В.Шапошникову?

О.Р. Это не был его выбор, кандидатуру ему предложил Р.Б.Рыбаков (директор Института Востоковедения РАН, давний друг С. Н. Рериха), который настоял на этом, хотя, по рассказу самого Ростислава Борисовича, Святослав Николаевич очень сомневался и несколько раз переспросил его: “Вы уверены, что это должна быть Шапошникова? Ну, что ж... Ну, ну...” Ростислав Борисович позже объяснял это свое решение тем, что знал пробивные способности Л.В.Ш., к тому же в это время она только что ушла на пенсию и была совершенно свободна. Когда произошли все факты подмены хороших идей, предложенных ранее Святославу Николаевичу Рыбаковым (Рериховский Фонд был задуман им как центр возрождения русской культуры), Ростислав Борисович приехал к С. Н. Рериху и просил у него прощения за свою ошибку.

Когда писалась статья, прах не был захоронен. В 1999 г. прах захоронили... в саду перед музеем.

По рассказу Р. Б. Рыбакова, Святослав Николаевич погладил его по колену и сказал: “Я все знаю про Шапошникову. Не волнуйтесь, пусть пройдет время, все в конце концов будет хорошо”.

В.К. А как отнеслось окружение С. Н. Рериха в Бангалоре ко всей ситуации вывоза Шапошниковой картин и архивов из Индии?

О.Р. Это была почти трагедия. Я получила открытку от незнакомого мне тогда Михаила Лунева. Он предупреждал меня о том, что произошло в Индии. Сестра его друга Титоренко жила в Бангалоре, она была около Святослава Николаевича почти каждый день. По ее словам (я цитирую открытку “Шапошникова просто обворовала Рериха, брала то, что он не собирался отдавать. Адити (директор школы, которую курировал Рерих и его большой друг

В.К. У вас большое собрание картин Рерихов и коллекция произведений Востока, переданные в дар К. Кэмпбелл-Стиббе. В 1996 году она ушла из жизни. Каково было ее отношение к этой “битве”, вам не известно?

О.Р. Не только известно, но и документально подтверждено письмом Кэтрин Кэмпбелл и Ингеборг Фритчи ко мне, датированным 3 декабря 1993 года

- в ответ на мое послание с текстом Постановления Правительства о создании нашего музея Рериха. Они пишут, что мое письмо было большой радостью для них “особенно поскольку оно принесло нам такие добрые и волнующие известия, а именно, что есть подписанный декрет о том, что лопухинский дворец является национальным сокровищем и будет восстанавливаться Правительством, и решено создать там Государственный музей Рериха, который будет филиалом музея Востока. Мы восхищены этим и желаем Вам большого мужества, воодушевления и успеха, превозмогая все трудности, которые могут и могли бы встретиться на Вашем пути”. И еще: “Не думаете ли Вы, что есть способ защитить рериховские материалы, которые Шапошникова привезла из Индии??? Мы понимаем, что они не защищены достаточно хорошо”.

В.К. Насколько мне известно, вашим вопросом занималась и Государственная Дума?

О.Р. Да, нас заслушали в присутствии большой аудитории (мне слова не дали) и появился документ, в котором предлагалось нам сотрудничать, делая вместе общее дело, что и предлагал неоднократно, в том числе и на этом заседании Генеральный директор Государственного музея Востока В. А. Набатчиков. Но главными пунктами документа было четкое предложение к МЦР немедленно поставить на государственный учет картины и архив, вывезенные Л.В.Ш. из Индии (что не сделано до сих пор), а также было указано, что решение о передаче 282 картин Рерихов, хранящихся в Государственном музее Востока, общественному Музею им. Н. К. Рериха может быть вынесено только при условии юридически доказанного правопреемства Международного Центра Рериха от Советского Фонда Рериха (что невозможно).

В.К. А как вы относитесь к тому, что общественность настроена против вас, в том числе в защиту СФР-МЦР выступал Д. С. Лихачев, один из самых авторитетных деятелей культуры?

О.Р. Настрой общественности мне вполне понятен - столько лет она питалась массированной ложной пресс-атакой. Но вот мотивы позиции Д. С. Лихачева, которого я очень уважаю, мне совершенно не ясны. С одной стороны, вы могли бы себе представить, чтобы Дмитрий Сергеевич обратился к мэру Петербурга и к Президенту России с просьбой раздать сокровища Государственного Эрмитажа или Государственного Русского музея общественным музеям? Абсурд. Мне вспомнился эпизод, рассказанный старейшей сотрудницей нашего музея, стоявшей у его истоков - драгоценный музейный ковер разрезали на много кусков и раздали простому люду - по прямолинейно понятому в революционные времена принципу “искусство принадлежит народу”.

И другой момент, подтверждающий абсурдность такой позиции у Дмитрия Сергеевича Лихачева - его выступление, повторенное неоднократно в передаче Караулова “Момент истины”. Ведущий спросил у Дмитрия Сергеевича, как он считает, музеи должны быть общественными или государственными? И Дмитрий Сергеевич не только твердо и резко сказал о необходимости музеям, безусловно, быть только государственными, но и убедительно, с жаром аргументировал это.

О.Р. Начну с конца фразы - с “маленькой организации без всяких особых связей”. Очень прибедняется Людмила Васильевна Шапошникова, которая всегда имела “зеленый свет” не только в прессе. Удивительно, но КГБ весь архив Рериха - заметьте, государственный архив - передал МЦР. А как без постоянной поддержки Ю.В. Воронцова (ранее нашего представителя в ООН, позже - посла в США) МЦР стал бы неправительственной организацией в ООН?

В. К. Л.В.Ш. в своем выступлении на пресс-конференции говорила о том, что вы могли бы создать свой музей из фондов других музеев России, которые хранят картины Н.К. Рериха?

О.Р. Это абсурдно, и еще раз доказывает, что Л.В.Ш. имеет самое смутное представление о музейной работе, музейных правилах и законах. К счастью, по нашим законам о музейных фондах никто, даже самые высокие фигуры власти, не могут взять экспонаты из одного музея и передать другому. Каждый музей -это живой организм со своим, сложившимся исторически, лицом. Закон нас охраняет от такого бедствия.

Л.В.Ш. ей почему то внушила, что дарственную Музею Востока Кэмпбелл не оформила (ей тогда было уже 95 лет, это нетрудно было сделать). По поручению К. Кэмпбелл-Стиббе (как президента Музея Н. Рериха в Нью-Йорке), директор музея Даниель Энтин попросил нас показать ему эти документы, чтобы снять это недоразумение. Главным хранителем нашего музея ему была предоставлена возможность познакомиться с книгой дарственных, где вшиты листы, собственноручно заполненные и подписанные К. Кэмпбелл-Стиббе и Ингеборг Фритчи (секретарем Нью-Йорского музея).

Нам было сначала непонятно, почему много раз принимаемая “по-царски” в нашем музее, дружившая с нами Кэтрин вдруг показала нам спину? Выяснилось позднее, когда дозвонились ей в Швейцарию. Она с обидой сказала, что Л.В.Ш. узнала о том, что в музее не признают философское наследие Рерихов, что экспозиция снята, а мемориальный кабинет - закрыт. И это подтвердил ей... Святослав Николаевич! (как он об этом узнал, нам уже ясно). С Кэтрин и Ингеборг долго говорили по телефону, убедили их, что это - неправда, приглашали приехать и посмотреть все своими глазами. Но Кэтрин сказала, что они с Ингеборг уже старые и больные, и такая поездка им не под силу.

Кстати, вина Даниеля Энтина в выступлении на конференции была только в том, что он в своем докладе отстаивал бесспорную истину о том, что духовность - понятие космическое, общечеловеческое, она не может иметь разную оценку в зависимости от национальности.

В.К. Скажите, а как вы видите дальнейшее развитие событий?

О.Р. Я не загадываю. То, что картины Государственный музей не отдаст общественному музею ни при каких обстоятельствах - это факт. Многие не знают, что общественная организация имеет права на собственность как частное лицо. Может продать, подарить, передать кому угодно принадлежащие ей вещи (в том числе картины, архив). Даже если они будут поставлены на государственный учет - в лучшем случае (при добросовестности) общественная организация поставит государство в известность, кому вещи (или картины) переданы.

Я удивляюсь другому - такая армия защитников Рериха спасает его наследие от государственной заботы, охраны, от создания персонального государственного музея (вспомните, многие ли самые известные наши художники удостоились этого?). Любопытно, как отнеслась к наследию Рерихов Индия. Оно объявлено Государственным достоянием, в Бангалоре открыт в присутствии Премьер-министра Индии Музей Рерихов в культурном Центре Читракала Паришатх (в детище Святослава Николаевича). Усадьба под Бангалором, Татгуни, объявлена Государственным заповедником.

Что касается нашей ситуации, ее разрешит только время в длительности не менее двух десятилетий. Помните, как говорил мудрый Ходжа Насредин: “ За это время умрет или ишак, или эмир, или я”. Но это грустная шутка. Вся эта история в целом мне напоминает старинную русскую песню, в которой дочь вопрошала мать: почему на дороге пыльно? Почему кони ко двору едут? Почему в ворота стучатся? Почему во хоромы идут? А матушка-сударыня отвечала: “Не бойся, не пугайся дитятко милое, я тебя не выдам” Помнится. кончилось тем, что образ снимают и благословляют - а мать только и может сказать: “Дитятко, милое, господь с тобою”. Я это к тому вспомнила, что, зная хорошо Людмилу Васильевну Шапошникову, я столько раз взывала ко всем с тревогой по поводу каждого ее следующего шага, часто предвидя его, а в ответ слышала одно: “Вы напрасно волнуетесь, это ваши женские эмоции”.

В.К. Почему до сих пор ваш музей не вступил в полемику с Л.В.Ш.?

Во-вторых, лично мне этот спор кажется абсолютно бесполезным. Я вполне согласна с Еленой Ивановной Рерих, которая в одном из писем к А. М. Асееву вполне конкретно оценила подобную ситуацию: “Полемика хороша, когда обе полемизирующие стороны понимают, что есть честь и честность, но когда эти понятия отсутствуют у другой стороны, то всякая полемика делается невозможной, да и все прочие отношения становятся под вопросительным знаком”.

В 1999 году по третьей программе Центрального телевидения прошла передача из цикла “Суд идет”. С самого начала в этом балагане отказались участвовать и Министерство культуры РФ, и дирекция Государственного музея Востока. Редактору передачи были предоставлены все материалы, доказывающие правоту музея Востока. Текст, излагающий историю вопроса и суть дела, редактор унесла с собой. И что же? Суд состоялся без другой стороны. “Судья” скороговоркой произнес: “Ответчик не явился”. И на “сцене” появился даже ложный “адвокат” (подставное лицо, которое не знало сути дела), С экрана полилась все та же ложь с участием все тех же “свидетелей”. Обиднее всего было за обманутых присяжных, которых возглавил интеллигентнейший человек и талантливый артист балета Андрис Лиепа. Можно было бы понять его, полную пафоса, позицию, если бы он, зная, чем ему придется заниматься на этом судилище, пришел бы до него в музей Востока, в мемориальный кабинет Н.К.Рериха, который побывавшие там люди, называют “ашрам души”, посмотрел бы на все своими глазами, выслушал бы другую сторону, посмотрел бы документы, и оказался бы вдруг на стороне МЦР...