Статья о Маньчжурской экспедиции (1934-35) вызвана несколькими обстоятельствами. Это прежде всего публикация на страницах журнала “Ариаварта” уникальных дневников Н.К. Рериха, относящихся к периоду полуторагодового странствия по Китаю и Монголии. Об их существовании до сих пор вообще не было известно. Практически полный текст дневника недавно обнаружился в Музее Н.Рериха в Нью-Йорке. Впервые знаменитый путешественник и художник предстает перед нами не только исследователем Центральной Азии, но и крупным политиком. Причем именно статус политика вполне соответствует масштабу его личности. Известно, Рерих прославился как международный деятель культуры, предложивший Пакт Мира. Но Пакт Рериха это всего лишь звено в большой политике, в которую оказались вовлечены известные люди Америки — президент Франклин Делано Рузвельт, министр земледелия и сельского хозяйства Генри Уоллес, сенатор Уильям Бора. Геополитический характер деятельности Рериха есть как раз то, что предстоит осмыслить в самое ближайшее время.

В целом такое понимание, с уклоном на политику, складывается довольно трудно. Жизненные задачи семьи Рерихов применительно к Азии пока еще не осознаны. Хотя оснований для этого вполне достаточно. Несколько лет назад вышла книга К.Н. Рябинина “Развенчанный Тибет” (1996). Она перевернула наши представления о Центральноазиатской экспедиции академика Рериха, и во всеуслышание было заявлено о Буддийской миссии в Лхасу. Публикация увесистого тома произвела эффект разорвавшейся бомбы. Однако “взрывная волна” еще не достигла ищущих умов... Тем не менее, не стоит уповать на физическую механику. Как всегда бывает, при разрушении старых догм первыми появляются интеллектуальные мародеры. Только в этом году уже издано две книги, выставляющие Рерихов в ложном свете, — Олега Шишкина “Битва за Гималаи. НКВД: магия и шпионаж” и Антона Первушина “Оккультные тайны НКВД и СС”. Первая делает Н.К. Рериха агентом советских спецслужб, осуществляющим свою Центральноазиатскую экспедицию “под руководством” террориста Я. Блюмкина. Вторая отводит Рериху роль не ограниченного властью сатрапа, стремящегося “единолично

решать судьбы мира”. И то и другое — ложь, от начала до конца. Чтобы противостоять надвигающемуся хаосу подобных интеллектуалов, читателю и предлагается настоящее исследование. Оно построено исключительно на документальной основе, на использовании архивных материалов, извлеченных из собраний США, Индии и России.

Нельзя обойти молчанием появление еще одной книги, принадлежащей перу американских исследователей Грэхема Уайта и Джона Мейза, — “Генри Уоллес: поиск нового мирового порядка” (1999). На ее страницах дан анализ взаимоотношений Уоллеса и Рериха, которые достигли своего трагического апогея на фоне Маньчжурской экспедиции. По правде сказать, налет легковесности (при одновременном цитировании редких документов) и национальная гордыня не позволили авторам пойти вглубь. Все оценки личности Рериха красноречиво суммированы в названии одной из глав — “Фальшивый пророк”. И это именно та капля, которая является последней и переполняет чашу научного терпения по другую сторону океана, в России, на родине нашего великого соотечественника.

I.

Маньчжурская экспедиция академика Н.К. Рериха явление необычное в ряду путешествий и изучений Центральной Азии. О ней сегодня почти ничего не известно. Основная идея — сбор засухоустойчивых трав и лекарственных растений по окраинным районам Гоби — мало что объясняет. Эта экспедиция в Северную Маньчжурию и Внутреннюю Монголию была организована по инициативе Департамента сельского хозяйства США при личном участии министра Г.Э. Уоллеса. Хотя намерения исходили от самого Н.К. Рериха, и заслуга в ее проведении принадлежала именно ему.

Поездка по Центральной Азии в середине 30-х годов стала логическим продолжением всей экспедиционной политики, начатой еще в 1923 году. Семья Рерихов отправилась странствовать по Индии и Востоку. На время обосновалась в Дарджилинге, а затем в 1925-м двинулась в Кашмир и Лех, откуда путь лежал в глубины Азии. Первая Центральноазиатская экспедиция Н.К. Рериха проходила в несколько этапов. По прибытии в Монголию она переросла в самостоятельное Тибетское путешествие, известное теперь как Миссия Западных буддистов в Лхасу (1927-28). Из Урги Рерихи отправились на переговоры с Владыкой Тибета, восседающим в заоблачной Потале. Назревала необходимость реформирования буддизма в Азии, и Н.К. Рерих намеревался

учредить “Орден Будды Всепобеждающего”, договориться с Далай-ламой о самостоятельной параллельной ветви Западных буддистов. Это был завершающий шаг перед тем как приступить к грандиозному строительству в пустынной гобийской Азии. Создание независимого государства, названного условно “Новая Страна”, — таков Великий, или Мировой План Рерихов, задуманный для того, чтобы перекроить карту Восточной Сибири и Дальнего Востока. Каким бы ни казался сегодня подобный “план”, утопическим или, наоборот, своевременным, — это предмет серьезных раздумий об исторических судьбах России.

Встреча с Далай-ламой не состоялась, караван был задержан на высотах Чантанга. И экспедиционный отряд оказался вынужден, минуя Лхасу, ценой неимоверных трудностей и потерь пробиваться в Индию. Буддийский поход на просторы Сибири и в монгольские степи был отложен до лучших времен, до тех пор, пока ситуация в тибетском регионе не станет более благоприятной. Мировой План претерпел изменения, и Маньчжурская экспедиция сделалась необходимой и главной его частью.

Очень важно прояснить истоки Мирового Плана, чтобы понять, как всё начиналось. В дневниках Е.И. Рерих уже с 1921 года встречаются упоминания о “Тибете”, о “пути к Лхасе” и о ее муже, Н.К. Рерихе, которому “суждено руководить Россией” [I]. Начало 20-х это фактически период самоопределения всей эмиграции, когда поток наших соотечественников устремился в Европу, Америку и Азию. Рерихи не были исключением в общей массе, но в отличие от обычных людей, они, люди искусства, страстно верили в свою духовную миссию. Такая вера была вполне оправдана. Весной 1920-го в Лондоне Рерихи встретились с Учителями, Махатмами Морией и Кут Хуми, прибывшими из Индии в составе военной делегации. И с этого момента их существование наполняется бессознательными импульсами и образами индийской жизни. Они используют любую возможность, чтобы отправиться на Восток вослед своим высоким Руководителям.

Наконец, осенью 1921-го намечается в общих чертах перспектива путешествия в Индию. (Н.К. Рерих с семьей находился в Соединенных Штатах в связи с приглашением провести серию художественных выставок по городам Америки). Отныне вслух ведутся разговоры о научно-художественной экспедиции. Но в кругу семьи обсуждаются планы другого рода — думы “о русском походе” и “путь из Индии через Китай и Харбин” [2]. И только через год, когда положение Рерихов в США укрепилось — основан Институт Объединенных искусств и начата работа по открытию Музея, — оформляются мысли о Мировом Плане, который на первых порах назывался “Великий”. “Не много призванных, найдется не более 100 человек. Кто поймет Великий План?! План не для слов, но для дел” [З], В основе этого “Плана” лежит идея об объединении народов Азии в Союз Востока. Е.И. Рерих осенью 22-го в письме к сыну Юрию, который в то время получал востоковедческое образование в Сорбонне, сообщала: “Союз народов Востока назревает” [4]. Ю.Н. Рерих, обладая глубокими знаниями восточных языков (китайского, монгольского, тибетского, урду, персидского и др.), выдвигается одной из главных фигур, он включен в состав будущей экспедиции. План только намечается. Летом 1923-го, незадолго до Индии, вся семья Рерихов отправляется в краткую поездку по Европе — осмотреть памятники Италии и отдохнуть в Швейцарских Альпах. В это время происходит нечто особенное. “В Виши закладывается идея Величайшего Союза... Народы будут помнить 17-е июня” [5]. Такова еще одна запись в дневнике Е.И. Рерих, с которой начинается грандиозное политическое и духовное действо, длившееся целых 12 лет.

Остается вопрос, откуда все-таки появилась идея “Мирового Плана”? Применительно к Рерихам трудно себе представить механическое повторение мыслей и указов Махатм. Должно было быть творческое понимание истории и огромные знания. И еще — счастливые обстоятельства, чтобы зародившаяся идея проросла и набрала силу. У Рерихов налицо оказалось всё необходимое.

К концу XIX столетия Россия стала постепенно принимать в свои недра доктрину “восточничества”. В светских кругах российского общества обсуждалась докладная записка П.А. Бадмаева “О присоединении к России Монголии, Тибета и Китая” (1893), поданная императору Александру III. Но еще за десятилетие до этого знаменитый путешественник Н.М. Пржевальский, будучи выразителем военных настроений Главного штаба, оправдывал необходимость нового жизненного пространства для России — Китайского Туркестана и северной части Тибета. На рубеже XX века русский философ Соловьев выносит на суд высшего света “панмонголистские” взгляды, почерпнув от французских миссионеров Гюка и Габэ сведения о буддийском “братстве келанов”, которое “завоюет Тибет, Китай, Монголию и великое государство Ороса (Россию)”. После “большой революции” воцарится всемирный владыка перед пришествием Будды Майтрейи [б]. В 20-е годы становится популярной теория Карла Гаусгоффера о существовании “великой гобийской цивилизации ариев”, основанная частично на легенде о таинственном подземном царстве Агарти. Эта цивилизация процветала примерно 3-4 тысячи лет назад, и после того как нынешняя Гоби некогда обратилась в пустыню, она тоже исчезла. Арии переселились в Индию и на север Европы, а в Тибете еще сохраняются остатки арийской культуры [7].

В 1921 году представитель Тибетского правительства в Советской России Хамбо-лама Агван Доржиев обратился в Народный комиссариат по иностранным делам РСФСР с предложением о расширении территории Монголии “в целях уменьшения пространственного разъединения буддийских народов Центральной Азии и установления тесного контакта и сообщения между ними” [8]. В записке сообщалось, что при наличии дружественной поддержки и содействия со стороны России вполне возможно объединение западных ойратских племен, простирающихся вплоть до Тибетского нагорья (Цайдама и Кукунора) как окраинного пункта расселения монголов. Образование расширенного Монгольского государства могло бы обезопасить границу России на всем протяжении от Маньчжурии до Тянь-Шаня.

Политика установления широкой монгольской автономии очевидно направлялась из Тибета, и Агван Доржиев являлся тонким инструментом в ее осуществлении. Примечательно, что именно с ламой Доржиевым Рерих был тесно связан еще со времени строительства Буддийского храма в Петербурге. (С 1909 года Николай Константинович входил в Комитет для руководства постройкой храма). В 1914 году Рерих получил через Доржиева в дар от Далай-ламы XIII священный хадак — знак высоких почестей и заслуг в деле возведения буддийской святыни, посвященной Калачакре. Тогда же он впервые услышал о Шамбале от “высокого бурятского ламы”. Не был ли этим ламой Доржиев? Еще раньше, в начале века, японский монах Кавагучи дал описание своего путешествия в Лхасу и сообщил, что Агван Доржиев, получивший почетный титул “Цанни кэнбо” как наставник малолетнего Далай-ламы, передает повсюду пророчество о приходе в Россию “могучего князя, который создаст великую буддийскую державу Чан Шамбала” [9]. Вероятно, Рерих слышал это пророчество о Чан Шамбале, или Северной Шамбале, которая отождествлялась с Россией, и вполне мог задумываться о новой буддийской стране.

В то время когда рождались дерзновенные замыслы Рериха, закатилась звезда “Бога Войны”, эстляндского барона Р.Ф. Унгерна, ставшего властелином Монголии. В 1919-21 годах Унгерн во главе своей “Азиатской дивизии” сражался за то, чтобы на карте Азии появилась “Великая Монголия”. Но это лишь первый шаг на пути к будущему. Барон Унгерн хотел принести в Россию “на кончике монгольской сабли” учение Будды и затем образовать “федерацию кочевых народов Центральной Азии”. Главный пункт политической программы Унгерна — воссоздание державы Чингисхана, и в этот “союз азиатских народов” должны были войти “китайцы, монголы, тибетцы, афганцы, племена Туркестана, татары, буряты, киргизы и калмыки” [10]. Повсюду в Монголии стали известными крылатые слова барона, которые уместно будет процитировать: “Дело уже начато и не умрет. Я знаю пути, по которым пойдет оно. Племена потомков Чингисхана проснулись. Ничто не потушит огня, вспыхнувшего в сердцах монголов. В Азии образуется громадное государство от Волги до Тихого океана” [10].

История с бароном Унгерном имела бы лишь косвенное отношение к Мировому Плану, если бы не один факт. Обозом Азиатской дивизии командовал родной брат Н.К. Рериха, Владимир Константинович (!). Без сомнения, начальник дивизионного обоза — высокая должность, приближенная к Унгерну. Это обстоятельство, возможно, является решающим, чтобы разобраться в появлении внешнего стимула к Мировому Плану (внутренним, конечно, были указы Махатм). К тому же, В.К. Рерих впоследствии стал одним из главных лиц, осуществлявших План в Харбине.

Последнее, что необходимо уяснить — какова расстановка политических сил в регионе Центральной Азии и на Дальнем Востоке накануне Маньчжурской экспедиции. Это подтвердит или опровергнет правомерность замыслов Н.К. Рериха и его Мирового Плана. С начала 20-х до середины 30-х годов ситуация в межгосударственных отношениях азиатских стран сложилась уникальной. Центром политической активности и вооруженных столкновений стала территория некогда единой Монголии. После периода смут, вызванных нашествием Джа-ламы, атамана Семенова и барона Унгерна, страна получила независимость (1924). Вспыхнувшая китайская революция 1925-27 годов оказала влияние на судьбу Монголии и определила будущее разделенного на части монгольского народа. (Внутренняя Монголия находилась до 1911 года под властью Цинской династии, а затем — Пекинского правительства). Революционные события в Китае дали новое развитие проблеме “панмонголизма”. И руководство Монгольской Народной Республики (большая его часть) выступило за объединение монгольских племен.

В конце 20-х в полный голос заявила о себе Япония, и в течение последующих 10-ти лет ее деятельность на Дальнем Востоке стала определяющим фактором. В 1931 году коминтерновская печать опубликовала меморандум генерала Танаки (1927), содержавший программу военно-политической экспансии Японии в Азии. Вскоре, в сентябре 31-го, японская агрессия стала свершившимся фактом. Роль Японии оказалась настолько важной, что Н.К. Рерих не мог ее не учитывать в своих политических построениях. В маршрут Маньчжурской экспедиции была включена поездка в Японию в мае 1934-го. Для плавания из Сиэтла в Иокагаму первоначально были заказаны билеты на пароход японской компании (а не американской!). Всё это вызвало резкое противодействие по отношению к Рериху и его покровителю Уоллесу со стороны президентской администрации США, вплоть до отказа Белого Дома финансировать экспедицию в Северную Маньчжурию. Устройство выставки рериховских картин в Киото и визит к императору Японии вряд ли могут объяснить настойчивость и простоту намерений главы экспедиции. Посещение Японии для него — это больше, нежели успех всей экспедиции, ибо ее срыв в какой-то момент казался неизбежным. Ставка на Японию, вероятно, была велика. Рерих был готов вообще отказаться от услуг Вашингтона, если бы нашлись 12 тысяч долларов. Он имел в запасе другой вариант. План мог осуществляться “через кооператив, а не экспедицию” [II].

К началу Маньчжурской экспедиции ситуация в Центральноазиатском регионе определялась как взрывоопасная. Обозначились новые политические реалии, и произошел целый ряд значительных событий. На границе с Монгольской Народной Республикой образовалось марионеточное государство Маньчжоу-Го. Выдвинулся национальный лидер Внутренней Монголии Дэмчиг Донрова (князь Дэван), ставший во главе автономного государства с центром в монастыре Пайлан провинции Суйюань. Политика Токио и прояпонского правительства Маньчжоу-Го по установлению дипломатических отношений с МНР шла вразрез с интересами Москвы. Такая ситуация подталкивала Японию и СССР в средине 30-х годов к разделу “сфер влияния”. И монголо-маньчжурский регион вполне мог сделаться полем крупномасштабного столкновения Японии с Советским Союзом или с Китаем [12]. В силу общей ситуации в мире и формирования политической оси “Рим—Берлин—Токио”, угроза войны в Азии к осени 1936 года становится вполне реальной.

Идеология строительства “Новой Страны” требовала от Рериха четкой позиции. Он неизбежно должен был стать на сторону Японии в надвигающемся возможном конфликте. Его вера в то, что события развернутся по определенному политическому сценарию, подхлестывалась религиозной атмосферой на Востоке. Буддийская Азия ожидала пришествия Майтрейи. Рерих не только хорошо знал о “Священной войне Шамбалы”, он приложил немалые усилия, чтобы собрать сведения об этой легендарной стране, затерянной в горных долинах Тибета и Гималаев. На страницах его книг “Алтай—Гималаи” и “Сердце Азии” щедро рассыпаны пророчества лам о “грядущей эпохе Шамбалы”. “Наблюдайте время, когда на шлеме воинов появятся красные звезды”. В 1921 году в монастыре Таши-лунпо, тибетской резиденции Таши-ламы, воздвигается гигантское изваяние Майтрейи. При этом было объявлено, что царствование Благословенного Владыки начнется через 15 лет, то есть в 1936 году.

Пророчества и предсказания на 36-й год, возможно, не относятся ни к научному характеру статьи, ни к творческой натуре Рериха (хотя у него определенно мистическая интуитивная природа, как у любого настоящего художника). Однако в распоряжении историков остается достоверное собрание фактов.

Итак, всё сходилось на 1936 год. Маньчжурская экспедиция планировалась сроком на три года. Рерихи предполагали, что они останутся на Дальнем Востоке до 1937-го. В Харбине был сформирован экспедиционный отряд из местных русских (помимо отца и сына Рерихов и двух американских ботаников). Первая летняя экскурсия в Баргу состоялась в половине июля и августе 34-го. Вторая, в Гоби, — в конце ноября. Возникает естественный вопрос: что же делал Н.К. Рерих в Харбине пять месяцев? Является ли Маньчжурская экспедиция именно экспедицией в полном значении слова? Или она нечто совсем иное...

Путь на “Китай и Харбин” намечен был еще на Рождество 1921 года. Конкретного плана не существовало, только магистральное направление. Как представлялось, судьба будущей России, и прежде всего ее Азиатской части и Сибири, зависела от центров русской эмиграции на Дальнем Востоке. Самым крупным из них, причем сложившимся естественным историческим образом, являлся Харбин. Он возник в связи с прокладкой в конце XIX века Китайско-Восточной железной дороги (КВЖД). Вполне закономерно, что именно этот чисто русский город для Рерихов стал наиболее притягательным. “Харбин избран центром в строительстве будущей культуры России” [2]. Так свидетельствует дневник Е.И. Рерих.

Как раз осенью 1921 года в Нью-Йорке появился П.А. Чистяков, приехавший в командировку из Харбина по делам “организации международной опеки над дорогой”. (Он занимал крупный пост в управлении КВЖД). Его встреча с Н.К. Рерихом — знакомы они были еще по Петербургу — обнаружила общность взглядов и духовных стремлений.

Е.И. Рерих подарила Чистякову портрет Учителя Мории, который она хранила в нагрудном медальоне как самую ценную вещь, очень дорогую для нее реликвию, полученную от самого Мастера. А ее супруг сумел убедить харбинского гостя в необходимости учреждения высшей школы на Дальнем Востоке. При благоприятных условиях она могла стать центром культуры, где Рерих “укажет новый путь учения” [2]. Конечно, как всегда, расчет строился на чуде. Но помимо чудесных обстоятельств, в Америке начал устанавливаться комитет будущей “школы”, получившей в устных беседах статус университета. В состав комитета, кроме самого Чистякова и Н.К. Рериха, предложено было ввести бывшего русского посла в США Б.А. Бахметьева. С ним прошли переговоры. Наладились также подступы к крупному магнату Рокфеллеру.

По возвращении из Америки, где Чистякову пришлось пробыть целых семь месяцев, он с удивлением обнаружил, что за время его отсутствия произошла резкая “китаизация” полосы отчуждения КВЖД. Ситуация кардинально менялась. “Идея учреждения в Харбине на американские средства университета для русских студентов особого сочувствия здесь не встретила”, — сообщал впоследствии Чистяков в письме к Рериху (1.4.1923) [13]. Причина оказалась вполне прозаическая — в русском Китае уже “влачат свое существование зародыши высших школ”, такие как Русско-Китайский Техникум, Экономическо-Юридические Курсы и Медицинские Курсы. Появление еще одного высшего учебного заведения только осложнило бы положение и создало нездоровую конкуренцию. Русские профессора из Америки, в числе которых, несомненно, предложены были Н.К. Рерих и Ю.Н. Рерих, оказались в Харбине ненужными.

Существовали и политические мотивы отказа. У новой администрации дороги сложилось мнение, что китайцы не позволят открыть на своей территории русский университет, ибо это нарушило бы их суверенность. Однако слухи о проекте, в согласии с которым из-за границы приглашаются русские профессора, быстро проникли в молодежную среду. Вскоре вспыхнуло “мятежное движение” студенчества за замену некоторых “никчемных профессоров”, в пользу ученых, выписанных из Америки и Европы. Но Рерихи уже держали курс на Индию.

Летом 1922 года Чистяков стал посещать лекции в только что открывшемся Харбинском Теософском обществе, а осенью вступил в Орден Розенкрейцеров. Не прошло и года, Чистяков поменял пристрастие, избрав своими наставниками старших Рерихов. К ученикам причислил себя и В.К. Рерих, который тоже обосновался в Харбине. “Индия кажется нам ближе, чем Париж или даже Америка, — писал Чистяков своим учителям, — и нам хотелось бы верить, что у Вас найдется возможность хоть изредка издали руководить нами” (12.11.1923) [13]. В ноябре 1924-го к ищущим духовных впечатлений харбинцам присоединился инженер В.Н. Грамматчиков. Образовалась крепкая ячейка из трех человек, которые жили надеждой, “внушенной”, как непосредственно выразился Чистяков, словами Рериха “о великом будущем Сибири” (19.12.1923) [13].

К середине 20-х годов на Дальнем Востоке усилиями сотрудников Рериха разворачивается коммерческая и хозяйственная деятельность. В Харбине открылись филиалы сразу, нескольких организаций, инкорпорированных Музеем Рериха в Нью-Йорке, — книгоиздательства “Алатас” и торгово-транспортной конторы “Мировая Служба”. Это была проба сил на будущее. Рерихи подступались на практике к “Мировому Плану”, полагая, что “Союз Востока начинается в Сибири в виде частного общества” [14]. “Новая Страна”, как и любая другая, должна была вначале иметь собственную территорию, хотя бы небольшой клочок земли. Именно в это время, незадолго до Центральноазиатской экспедиции 1925-28 годов, стала витать идея об организации сельскохозяйственного кооператива “Алатырь” и акционерного общества “Белуха” (для разработки серебряных руд и для опытов по использованию радиоактивности в сельском хозяйстве).

Только по возвращении экспедиции из Тибета снова встал вопрос об интересах рериховских учреждений в Монголии и Китае. Сразу же после поездки в Америку в 1929-30 годах, где Рерих заручился финансовой поддержкой Л.Л. Хорша и приобщенных к Музею состоятельных американцев, он обратился с деловым предложением к своему брату В. К. Рериху. Суть предложения — организация сельскохозяйственной фермы. Гарантом выступил Нью-йоркский Музей.

Агроном В. К. Рерих был подходящим кандидатом на роль организатора кооперативного движения. Пройдя с армией всю Монголию, он поселился в Харбине с начала 20-х годов. За долгие годы жизни на Дальнем Востоке “собрал много знаний о крае”. В 1922-м поступил на службу в Земельный отдел КВЖД. Открыл опытное поле на Западной линии дороги и маслодельно-сыроваренный завод в Харбине, которым заведовал до прихода большевиков. “Сельскохозяйственная ферма и ее организация меня очень интересуют, — откликался В.К. Рерих на сделанное ему предложение в письме к племяннику Юрию. — Начиная с/х дело здесь, в Маньчжурии, можно надеяться вполне на успех” [15].

Устройство хозяйства на первых порах предлагалось начать в районе Шара-Сумэ, в Алтайском округе Монголии. Примечательно, что это ближайший крупный населенный пункт с южной стороны Белухи, вблизи границы с СССР. Указание пришло из Индии. Однако В.К. Рерих отклонил Шара-Сумэ. Ссылаясь на хорошее знание местности, он выдвинул соображения экономического порядка. (В 1921-м Владимир Константинович шел с конным обозом из Чугучака через Шара-Сумэ и Кобдо). “Этот пункт отовсюду очень отдален от железных дорог, — писал В.К. Рерих в Кулу, — и потому сбыт продуктов будет затруднен и очень дорог, там на доходность рассчитывать трудно” [15]. Альтернативой Монгольскому Алтаю стала Маньчжурия, плодородные земли вдоль Хинганского хребта (пахотные поля, пастбища для скота, ископаемые богатства). Окончательный выбор пал на район Трехречья, расположенный по рекам Ган, Дербул и Хаул.

Однако в начале 30-х в Америке разразился финансовый кризис. И “великая депрессия” отодвинула планы еще на неопределенное время. В течение нескольких лет, в 1932-33 годах, шла серьезная подготовка к Маньчжурской экспедиции. В этот период В.К. Рерих пытался продвинуть дела “Трехреченских артелей”, оказавшиеся не особенно успешными. Весной 1934-го Н.К. и Ю.Н. Рерихи прибыли в США, где окончательно должны были согласовать все детали предстоящей экспедиции в Департаменте сельского хозяйства. 15 марта в Вашингтоне состоялась встреча с главой Департамента Г.Э. Уоллесом. Имея в руках все санкции на проведение экспедиции, в том числе финансовые, Н.К. Рерих получил и “Проект организации сельскохозяйственного кооператива в Маньчжурии” [16], составленный В.К. Рерихом. Николай Константинович писал брату в Харбин:

“Только что получен план кооператива, и я очень рад, что [проект] сделан в хорошей форме. Сейчас он будет переведен, чтобы показать соответствующим полезным людям... Действительно приходят большие сроки, и нужно встретить их в сердечной готовности” [17].

Как только Н.К. Рерих прибыл в Маньчжурию летом 1934-го, сразу же полетело письмо в Нью-йоркский Музей. Глава экспедиции направил документы об учреждении под его покровительством Сельскохозяйственного кооператива “Алатырь”, на который “желательно было бы получить американских долларов 10-15 тысяч” [18]. Начиналось это письмо указанием “для передачи куда следует”. Адресат был известен лишь доверенным сотрудникам Музея. Им оказался министр Генри Эдгар Уоллес. В Вашингтоне при встрече с Н.К. Рерихом он получил из рук своего Гуру “кольцо, Портрет и порошок йога” [II]. Это мистические атрибуты ученичества, переданные по указу с Гималаев. При таких обстоятельствах все принимало совершенно иной оборот. Маньчжурская экспедиция походила на тайную Харбинскую Миссию.

Действительно, так оно и было. Две новые встречи Уоллеса и Рериха, 21 марта и 14 апреля 34-го, на этот раз уже в Нью-Йорке, скрепили будущие намерения. Министру были даны указания, “как готовить себе президентство, как идти в общем Плане, ибо его успех не будет вне Плана” [II]. В Америке, в канун Маньчжурской экспедиции, утверждалась расстановка сил. Вот-вот должна была начаться основная фаза Мирового Плана.

Как отдельного документа “Мирового Плана” не существовало. Он оставался в обиходе Рерихов. Но сохранились дневниковые записи их близкой сотрудницы З.Г. Фосдик [II]. Конечно, далеко не полные, обрывочные сведения. По ним можно получить лишь отдаленное представление об участниках и месте событий, которые, предполагалось, развернутся в Центральной Азии.

“План — это поездка в Киото для выставки картин, затем в страну Ачаира [Маньчжурию], оттуда Юрий [Рерих] едет в глубь Монголии тренировать, организовывать — Н.К. [Рерих] глава всему. Конечно, Япония на стороне дружбы, ибо они единственные против большевиков. Америка могла бы иметь первое место, но потеряла его из-за признания [СССР]... Ни Юрий, ни Н.К. не вернутся в Индию скоро, указан срок 1936 года...” (14.3.1934).

“Какой Н.К. великий дух — понятно, почему он явится представителем Новой Страны... Н.К. посетил японского консула и очень доволен свиданием... Н.К. ему говорил о Сибирском центре — тот понял” (19.3.1934). “Юрий заходил, беседовали о разном, он говорил о будущем. Вначале пойдут 30 человек, потом в Харбине все расширится, потом Внутренняя Монголия или Алтай — на месте будет видно” (19.3.1934). “Я имела чудный разговор с Юрием о будущей Стране и управлении ею — весь план так прост и вместе с тем будет весь чуть ли не завершен в 1936 году. Не верится во всю эту чудесную сказку” (22.3.1934).

“Вечером была Беседа. Н.К. опять писал. Дано вновь 11 июня 1936 года” (31.3.1934). “У меня днем был на чае Завада (японский консул) с женой. Говорила с ним о Н.К. — мировом лидере, что о нем говорил Метерлинк, о значении Японии и России в будущем” (9.4.1934). “Н.К. сказал: вдруг появится непобедимая монгольская армия, начнет побеждать, действовать — знаменательно!” (17.4.1934).

“Мы с Н.К., Юрием и Таруханом [Г.Д. Гребенщиковым] поехали к Завадским* (композитор Василий Васильевич Завадский и его жена Мария Алексеевна, пианистка) слушать его гимн "Да воскреснет Бог и расточатся врази Его". Превосходная вещь... Н.К. сказал Завадскому, после того как он сыграл часть своей симфонии: "И назовите это — 1936 год"” (19.4.1934). “Н.К. говорил о необходимости выполнения всего Плана... Велел помнить сказанное, ибо сроки последние, и если мы не выполним всего, мы не люди вообще. [Николай Константинович и Юрий] уехали на великую миссию — спасение России” (22.4.1934).

Вполне очевидно, что Н.К. Рерих отводил себе роль мирового лидера. Да и все ближайшие сотрудники так и называли его — “наш Великий Вождь”. На таком фоне фактическое руководство Рериха корпорациями “Панкосмос”, “Белуха”, “Ур”, “Новый синдикат”, “Международное информационное агентство” и “Алатырь” нисколько не выглядело внушительным. Масштаб Азии покрывал любые международные проекты и связи.

Подготовка почвы для лидерства началась активно в самом конце 20-х годов, особенно после того как Буддийская миссия в Лхасу оказалась неудавшейся. Рерих объективно завоевывал симпатии людей, бросив в массы девиз “Мир через Культуру” и выдвинув идею Пакта и Знамени Мира о защите культурных ценностей. В 1931 году в Брюгге прошла Международная конференция, которая сделала Пакт Рериха достоянием широкой общественности и политиков. Королевские дворы Бельгии, Дании, Югославии, Норвегии ответили Рериху посланиями и некоторые даже наградили его своими национальными орденами. “Мировое значение Н.К. достигло наивысших границ, — сообщала З.Г. Фосдик на Дальний Восток В. К. Рериху, — он возведен повсюду как вождь мировой культуры” [19].

Приезд Н.К. Рериха в Харбин во главе экспедиции был встречен с великим энтузиазмом и восторгом. С первого же дня знаменитый соотечественник стал желанным гостем на всех городских собраниях и торжествах. Он выступил в Христианском Союзе Молодых Людей, на старейшем Юридическом факультете, в приюте-училище “Русский Дом”, в Институте Св. Владимира — в местах, где была прежде всего молодежь. Повсюду Рерих подчеркивал мысль о том, что Харбин как средоточие культуры находится “в особом положении”.

“Харбин исключительный центр. Я проехал 24 страны и констатирую это перед вами... Я видел много русских колоний, но здесь ощутил — очаг русской культуры” [20].

Именно в этом, одном из самых первых своих выступлений по прибытии на Дальний Восток, Рерих обратил “особое внимание” аудитории на “реальную ценность истинного русского вождя”. Хотим мы этого или нет, но Рерих предстал перед харбинцами настоящим вождем, готовым вести свое воинство.

Есть особые обстоятельства, о которых нельзя умолчать. Когда ранней весной 1934-го Н.К. Рерих прибыл в США, он привез с собой из Индии рукопись “Напутствие Вождю”. Она была собрана Е.И. Рерих незадолго до его отъезда, в конце 33-го. Текст, составленный из отдельных параграфов, целиком посвящался мировой роли Водительства и роли Вождя, который “даст новые пути”. Первый, предварительный вариант рукописи был еще раньше послан в Нью-Йорк. З.Г. Фосдик, не дожидаясь указаний, предприняла было шаги для ее издания, но это пока не входило в планы Рерихов. Только спустя несколько лет книга “Напутствие Вождю” вышла в Риге незначительным тиражом, немногим более 50 экземпляров (каждый экземпляр был нумерованным). Кому же и для чего предназначалась книга, изданная, что называется, “для служебного пользования”?..

Конечно, можно предположить, что книга в виде руководства или пособия подготовлена для некоего абстрактного вождя. Но дар Учителей человечеству, каким несомненно явилось “Напутствие”, бывает только конкретным. Он всегда имеет своего адресата. И эта книга тоже предназначалась для определенного, пусть избранного круга лиц и руководителей рериховских обществ. (Для того чтобы они смогли вместе с Рерихами принять грандиозный План переустройства жизни). По существу на ее страницах была изложена программа социальных преобразований для “Новой Страны”. Поощрялись деловые кооперативы и Братства для культурного общения. “Устремление к истинному кооперативу лежит в основе эволюции. Кооперативное устройство — единое спасение” [21]. Значение кооператива в развитии государства, согласно концепции книги, настолько велико, что ему отводится ведущая роль в самых разных отраслях хозяйства, даже таких, например, как строительство дорог.

И все-таки, кто этот Вождь, кого “напутствуют” Учителя?.. Несомненно, этот Вождь — сам Рерих. Завершая первый этап экспедиции в Северную Маньчжурию, в Баргу и Хинганские горы, он находился на вершине славы и почитания. 29 сентября 1934 года Нью-йоркский Музей Рериха извещал свой филиал в Париже: “Так триумфально и торжественно шествует великий Мировой План нашего вождя” [22].