Агни

Автор предлагаемого материала Маргарита Николаевна Егорова, историк, индолог, кандидат наук. В течение 46 лет - сотрудник Института востоковедения РАН (с 1999 г. - на пенсии). Автор монографий по рабочему классу, трудовому законодательству и зарождению коммунистического движения Индии. Последние 15 лет занималась изучением индийской философии и исследованием Учения Живой Этики или Агни Йоги - жизненного кредо всех четверых Рерихов. По результатам исследований была подготовлена и рекомендована к печати рукопись книги «Рерихи о культуре», а также опубликованы статьи в журналах «Философские Науки» (№5-6/ 1995 и № 1-4/1996) и «Дельфис» (№4/1997, №3/1999, №4/2000, №1/2001, №3/2001, №1/2002, №1/2003).

Нижеследующая публикация - доклад М.Н. Егоровой на Рериховских чтениях, состоявшихся в ИВРАН 26-27 ноября 2003 г.

О Юрии Николаевиче Рерихе

Мое сообщение о Юрии Николаевиче я посвящу главным образом одной теме - его ухода с земного плана. Скажу сразу: настало время обратиться к этому вопросу и задуматься над причинами внезапной кончины Ю.Н. Сегодня такое обращение приняло настоятельный характер. Это важно для всех, и, прежде всего, для тех, кто ранее соприкасался с Ю.Н. и для тех, кого сегодня волнуют его труды и мысли. Это важно для освобождения сознания от инерции страхов прошлого и утверждения справедливости.

Обращение к этому вопросу потребует, вероятно, усилий не одного исследователя. И если будут собраны архивные материалы, а также мнения людей, знавших Ю.Н., их искренние мысли и предположения, то вся эта тщательно выявленная мозаика приблизит нас к истинной картине случившегося. Надеюсь, что и мои мысли, связанные с этим трагическим событием, будут полезны.

Но сначала, вероятно, уместно привести мои личные воспоминания о Юрии Николаевиче и о том времени, когда он работал в отделе Индии, сотрудником которого была и я. Очень кратким рассказом об этом я предварила свой доклад на Рериховских чтениях 1997 года, посвященных 95-летию Юрия Николаевича. Сейчас же скажу лишь самое главное.

Я не имела счастья быть ученицей Ю.Н., ибо занималась совершенно иной тематикой. Но появление Ю.Н. в нашем отделе было событием, оказавшим особое влияние и на меня и, думаю, на многих из нас.

Во-первых, это художественная выставка картин Н.К. Рериха на Кузнецком, так взволновавшая москвичей весной 1958 года. Конечно, мы все были там и гордились, пусть своим косвенным причастием к этому знаменательному событию. С этого времени и навсегда случилось как бы «вторжение» в мою жизнь картин Н.К., а затем и С.Н.

Но появление у нас Юрия Николаевича внесло, поистине, нечто очень важное и новое в атмосферу нашего института. В 1958-59 гг, по инициативе Ю.Н. в Институте состоялся цикл лекций посла Цейлона в Советском Союзе, известного буддолога проф. Малаласекара, давнего хорошего знакомого Юрия Николаевича. Этот цикл открывал своим вступительным словом Ю.Н. Я была на всех лекциях проф. Малаласекара. И на меня, воспитанную в атеистических представлениях, они произвели неотразимое впечатление. Лекции эти были удивительным переживанием. В сущности, это были замечательные проповеди о Будде; они рождали какое-то радостное внутреннее смятение и создавали состояние душевного подъема и высоких нравственных стремлений.

И выставки, и лекции вызывали во мне совершенно новые чувства и мысли; они открывали иной мир, с которым был связан Ю.Н. Они подтверждали, тогда пусть еще смутное чувство, что то, чем занимался Ю.Н., и увлеченные им члены его группы, содержит в себе нечто настоящее, притягивающее меня, но мне недоступное.

И вместе с тем, с самого начала у меня всегда было какое-то сочувственное беспокойство за Ю.Н. Как ему будет у нас, в нашей жизни, той, к которой мы привыкли, в жизни как бы с двойным дном, в которой могли ориентироваться только мы сами?

И что-то, возможно, неизбежное, все-таки случилось...

Скажу о самом главном.

Мне кажется, что у нас в отделе не было человека, который бы не переживал событий, связанных с изданием «Дхаммапады». В те дни, огорченная неприятными известиями (запрет тиража книги, вызов Ю.Н. в ЦК, грубый окрик в его адрес и прочее), я как-то пришла в институт пораньше, пока еще не собрались сотрудники. Ю.Н. пришел точно вовремя и сел за свой стол в общей комнате. Я подошла к нему. Он немедленно встал. Несколько взволнованная, я сказала ему: «Ю.Н.! Не расстраивайтесь! Все как-то образуется! Вы только не расстраивайтесь!»

Он не дал мне продолжать: «А чему расстраиваться?» - спросил он. - «Все хорошо! Все идет как надо! Все именно прекрасно!»

Глаза у него были какие-то особенные; он улыбался и сказал эти слова как-то очень значительно и убедительно. Я не помню, что я тогда ответила. Меня охватила растерянность: почему «все идет как надо»? Почему «все именно прекрасно»? Но уже входили люди; Ю.Н. обступили и я отошла от стола. Больше Ю.Н. я уже не видела. Дальше были похороны.

И только спустя 18 лет, когда я прикоснулась к Учению Живой Этики, мне стало ясно, что я видела перед собой человека, в совершенстве владеющего собой. Его слова могли иметь в виду и новый поворот событий - уже поступившие тогда в адрес Института поздравления по поводу опубликования «Дхаммапады» от г-на Малаласекара и известных зарубежных ученых; они пришли в ответ на рассылку Юрием Николаевичем (несмотря на запрет тиража) 5-ти спасенных экземпляров книги тем, кто мог по достоинству оценить сам факт выхода в свет этого издания. Думаю, что, поступая так, Юрий Николаевич следовал одному - высокой правоте необходимости издания этого труда.

Я же об этих 5-ти экземплярах тогда ничего не знала. Впервые завесу о 5-ти экземплярах приоткрыла в своих устных воспоминаниях о Ю.Н. его ученица и наш выдающийся российский ученый Татьяна Яковлевна Елизаренкова.

Но возможно, его слова могли иметь также и другой, значимый лично для меня смысл. Их говорил человек, достигший предельного внутреннего сосредоточения, и читавший меня, как открытую книгу. И он давал мне шанс продолжить наш разговор...

Позднее я часто думала о том, что Юрий Николаевич жил в подвиге. Он был готов ко всем трудностям и преодолению их в духе и на деле. И он встречал их как истинный последователь и участник великого начинания своих родителей. И тогда, в дни его 95-летия, и сейчас мне хотелось сказать именно об этом.

А теперь о событиях относительно недавних. 9 декабря 2002 года в Доме Журналиста состоялся вечер, посвященный 100-летнему юбилею Юрия Николаевича и презентации порадовавшей нас книги воспоминаний о нем Е.М. Величко-Мухиной и М.Ф. Дроздовой-Черноволенко. После моего выступления на этой презентации меня охватило чувство острой неудовлетворенности. Я не сказала с трибуны главного - что пришло время тщательного расследования всех обстоятельств ухода Ю.Н. Беспокойство и растущая уверенность в том, что такое добросовестное исследование совершенно необходимо, тем более укреплялись во мне, чем больше я обращалась к тому времени и стремилась осмыслить происходившее тогда. И я записала свои мысли и соображения. В них с полной искренностью я рассказываю о своем понимании событий в связи с уходом Юрия Николаевича.

В нашем Институте, наверное, как и в других учреждениях и Институтах, работали люди, связанные с органами госбезопасности. Через них, как представляется, обычно распространялась нужная верхам информация. И на этот раз, сразу после кончины Ю.Н., по Институту поползли слухи о его отравлении. Версий было две. Согласно одной - Ю.Н. отравил его врач-гомеопат, собиратель картин Сергей Алексеевич Мухин; причем упор делался именно на то, что Мухин был коллекционером в том числе и картин Н.К. Рериха. А по другой версии это сделала Девика Рани, жена С.Н. Рериха. Эта последняя, столь лживая, грубо сфабрикованная, невежественная версия, по сути, прямо указующая на свой источник, даже не нуждается в опровержении.

Слухи распространялись; одновременно готовилось постановление Верховного Совета (?) о наследии Ю.Н., о создании кабинета Ю.Н. в Институте и т.п. Но никакого расследования по линии этих слухов не проводилось. Более того, в официальном свидетельстве (Института им. Склифософского) о смерти Юрия Николаевича «причиной смерти», как было отмечено, являлся «артериокардиосклероз».

Как пишет Е.М. Величко в книге «Воспоминания о Ю.Н.Рерихе» - «в субботу утром (21 мая) Юрий Николаевич позвонил Сергею Алексеевичу, пожаловался, что плохо себя чувствует и попросил приехать к нему. Юрий Николаевич жаловался на боли в животе, слабость и тошноту, была вздутость и болезненность живота. В сердце Сергей Алексеевич изменений не нашел, поэтому состояние больного тревоги не вызвало. Сергей Алексеевич вернулся домой и мы уехали на дачу в Пушкино. Когда мы приехали туда, то там нас ждало сообщение Ираиды Михайловны по телефону, что Юрий Николаевич скончался». Но всех подробностей посещения Мухиным Юрия Николаевича в то утро мы все же не знаем. А они все важны. По некоторым сведениям, как сообщил сам Мухин одному из своих пациентов, в то утро Ю.Н. сказал ему: «Уходите!»

Я доверяю этой информации. Однако, подтвердить ее сейчас мы не можем. Но я верю, что Ю.Н. сказал Мухину это «Уходите» или нечто подобное. Я верю, что ситуация для самого Ю.Н. к моменту приезда Мухина стала иной. Юрий Николаевич уже знал о причине своего внезапного заболевания и о его исходе. И узнал он об этом уже после того, как позвонил Мухину. Именно в этот промежуток времени, после его звонка Мухину и до приезда того на Ленинский проспект, Ю.Н. стало известно об истинной причине случившегося. Он получил об этом сообщение свыше. Я уверена в этом.

Могут сказать: это чисто субъективный момент в оценке происходившего. Я отвечу: да, это действительно субъективный момент в моем понимании происходившего в то утро. Но мой духовный опыт позволяет мне это утверждать. То, что Юрий Николаевич получил сообщение свыше о причине своего неожиданного заболевания - для меня аксиома.

И, конечно, первой мыслью для Ю.Н., когда приехал Мухин, было оградить того от подозрений. Ю.Н. знал, что ему самому уже ничто не поможет, и заботился о других. Для него это было естественно; он оставался верен себе, поистине, до последнего вздоха.

А что Сергей Алексеевич Мухин?! Мы знаем об усилиях его и Е.М. Величко-Мухиной помочь возвращению Е.И. и Ю.Н. Рерихов на Родину; о привлечении внимания властей к всемирной значимости художественного творчества Н.К. Рериха, об обращениях С.А. в Верховный Совет с призывом к образованию музея Н.К. Рериха. Это были, вероятно, первые обращения к власть предержащим в истории создания музея Николая Константиновича. В то время все эти усилия свидетельствовали о подлинном личном мужестве Сергея Алексеевича Мухина.

А в то утро 21 мая, приехав к Ю.Н., ничего не предполагая и не подозревая, он услышал от Ю.Н. все же нечто столь веское , что оно заставило его не задерживаться у постели больного. К сожалению то, что он услышал от Ю.Н., остается нам неизвестным. Но это пока....

Сегодня некоторые говорят: как помогло бы расследованию причин ухода Ю.Н., если бы Мухин остался, вызвал «скорую» и вместе с приехавшими врачами составил акт о состоянии больного и не оставлял бы его до самой кончины. Упреки такого рода делались и делаются самые разные. И они, по-своему, понятны.

Но, как видно, и Юрий Николаевич, и Сергей Алексеевич Мухин исходили из реальности того времени. В то время рассчитывать на какую-то, даже призрачную справедливость, не приходилось. И можно не сомневаться, что, посмей С.А. высказать какие-то подозрения об отравлении Ю.Н. накануне на обеде, и тем более составлять акт и прочее, он сразу превратился бы в главного обвиняемого. Собственно, распускаемые далее органами слухи об отравлении Ю.Н. Мухиным были для С.А. предостерегающим предупреждением; они легко могли быть превращены в реальность, показательный процесс и т.п.

На деле же, слухи распускались, но никакого расследования не проводилось; официальная справка от Склифософского покрывала всё и все молчали.

Но давно пришло время сказать: хватит склонять имя Сергея Алексеевича Мухина! Трагизм ситуации, в которой он оказался 21 мая 1960 года был слишком высокого порядка. В сущности, судьба поставила его перед крайностями выбора: либо уйти, что он и сделал, либо остаться с больным, составить акт о его состоянии, быть может, заявить о своих подозрениях об отравлении и, в конечном счете, избрать долю героического, но и мученического характера.

Нам всем пора отвыкнуть относиться к уходу Ю.Н. как к некоей «тайне» того времени. Не надо изобретать и невероятные версии о том, что он сам не захотел жить (см. журнал «Дельфис» №1, 2003) и другие фантазии. Но главное, с чем надо решительно расстаться, это с раздуванием прозрачных намеков в адрес С.А. Мухина, что прозвучало, в частности, и в выступлении троюродной сестры Ю.Н. - Людмилы Степановны Митусовой на Рериховских чтениях в ИВРАН в ноябре 2002 года. Реальность тех дней была гораздо драматичнее.

На мой взгляд, сегодня очернение С.А. Мухина способствует не только замалчиванию и сокрытию истинных обстоятельств внезапного ухода Юрия Николаевича из жизни; но оно содержит в себе как бы заказ из прошлого, как бы отзвук недостойных приёмов органов прошлого. Сегодня валить всё на человека, которого уже нет на Земле, на человека, который не может защитить себя, обвинять его в преступлении, опираясь, по сути, на слухи, распространяемые органами госбезопасности тех лет, разве это не означает покрытия действительных виновников? Именно это, по сути, и стоит и за нападками, и за разнообразными намеками в адрес С.А. Мухина. Можно ли такое допускать?

Конечно, наш разговор - это только начало или, быть может, необходимый импульс к исследованию всего случившегося 43 года назад. И главная цель моего сообщения и состоит в том, что пора приступить, наконец, к этому исследованию - кропотливо изучить все факты, и при этом, что особенно важно, не отвлекаясь от реальных условий и атмосферы всей нашей жизни того времени.

А я помню ту атмосферу подавленности и новой волны столь знакомой всем угнетенности, которая, как мне казалось, охватила некоторых из сотрудников отдела в дни после похорон Юрия Николаевича. Нелепые слухи об отравлении его Мухиным или Девикой Рани сами как бы высвечивали истинного виновника случившегося. И я, и, думаю, другие понимали, что Ю.Н. отравили именно на обеде в ресторане гостиницы «Украина». При этом, согласно обычной тактике поведения органов, одновременно со слухами об отравлении (хотя само преступление, повторю, замалчивалось! ) нагнетались страхи. И все молчали... Люди еще жили в страхах недавнего прошлого. И это было понятно тогда...

А теперь? Почему, когда в современной мемуарной литературе все более обнажается отвратительная тактика тоталитаризма прошлого, почему, как и в те дни, все мы, свидетели тех дней, продолжаем молчать об этом нераскрытом преступлении? А прежде всего потому, что и сегодня в России люди ещё не чувствуют себя защищенными законом.

А там, наверху, известно всё. Мы не знаем, что конкретно было сообщено свыше Юрию Николаевичу. Вероятно, время ещё не пришло нам знать это. Но придет час и сам Юрий Николаевич скажет нам об этом. Скажет тогда, когда мы будем готовы принять эту истину. Для этого мы и должны собрать всю информацию, какая только возможна и доступна, обо всех обстоятельствах его ухода. Это, собственно, и есть наш долг.

Будущее покажет, кто будет осуществлять это кропотливое и документальное исследование. Но быть может, несколько общих советов будут небесполезны.

Важно собрать всё; дать самое подробное описание последнего визита С.А. Мухина, по возможности, со всеми малейшими подробностями, а также всех деталей происходившего в квартире на Ленинском, до самой кончины Юрия Николаевича.

Надо взять интервью у всех учеников Ю.Н. и тех, кто его знал. Не буду перечислять имена; они известны. И очень желательно опубликовать воспоминания о Ю.Н. всех его учеников. Они все, по-своему, важны. С благодарностью вспоминаю выступление Виктории Викторовны Вертоградовой на прошлых Рериховских чтениях. Из многих подробностей её общения с Юрием Николаевичем, его облик предстал особенно живым и близким. *⁾

^*) К сожалению, при обсуждении доклада, В.В. Вертоградова проявила полную неосведомленность как о событиях того времени и распускаемых слухах, связанных с внезапной кончиной Юрия Николаевича, так и о версиях сегодняшнего дня. Она отвергла предположение М.Н. Егоровой об отравлении Ю.Н. Рериха в ресторане гостиницы «Украина», равно как и её призыв к исследованию всех обстоятельств случившегося. В ответном слове М.Н. Егорова подтвердила свою верность всему сказанному в докладе.

Надо собрать всю возможную информацию о визите Ю.Н., по вызову, на Старую Площадь и всё, связанное с изданием «Дхаммапады»; подробно, по числам, высветить всю эту историю. И в этой связи, и вообще, проработать все материалы, касающиеся Юрия Николаевича, в архиве ИВРАН.

Короче, надо не оставить ни одного камня не перевернутым. Но исследователь должен не валить все в кучу, а отделять зерна от плевел, то есть, найти и выделить основные вехи событий. И для того, чтобы была, по-возможности, полная картина, необходимо проникнуть в архивы ЦК КПСС, КГБ, бывшего Верховного Совета, Совета Министров и т.п., а это, вероятно, самое трудное.

Мое же понимание событий тех дней и моё предположение об отравлении Ю.Н. на обеде в гостинице «Украина» - это то понимание, которое тогда как бы витало в воздухе. Многие так понимали и молчали.

И естественно встают вопросы: кому и чему мешал Ю.Н.? Кому надо было его устранить? Конечно, сейчас об этом можно говорить лишь предположительно. Но можно констатировать, что, несмотря на 20-й съезд и некоторые новые веяния, время тогда было тяжёлое.

Вся же научная деятельность Ю.Н. в Институте, его усилия по возрождению серии «Библиотека Буддика» свидетельствовала о свойственном ему творческом подходе, полном внутренней духовной свободы, вообще о подходе к жизни, не стесненном никакими навязанными извне догмами и условиями поведения. И вся эта деятельность шла вразрез с начавшимся утверждением именно общего тоталитарного курса, теперь уже партии, в стране и в науке, включая востоковедение. В этой сфере Ю.Н. определенно был неудобен; он

выступал совершенно исключительной фигурой, неподвластной никаким привычным приемам воздействия на ученых. Его нельзя было

ни арестовать, ни сослать, ни даже оставить без работы. Слишком велик был его международный авторитет как выдающегося разностороннего ученого и продолжателя, в Советском Союзе, традиций российского востоковедения. И это, в частности, показала высокая зарубежная оценка издания Дхаммапады, заставившая как-то отступить власти в их было грубом давлении на Ю.Н.

Могло ли быть такое «отступление» безнаказанным в сталинские времена? ! И снова вопрос: как далеко ушли формы утверждения тоталитарного курса новой партийной верхушки у власти, и ушли ли они в то время, вообще, от методов устранения «мешающих» людей, принятых при Сталине?

Надо быть готовыми к тому, что даже самые тщательные объективные исследования не дадут ответа на все наши вопросы и мы не узнаем, кто явился инициатором, а кто исполнителем этой чудовищной акции. Но уверена, что весь собранный материал, тем не менее, приблизит нас к Истине. И тогда, тем скорее, мы будем ее знать.

Дорогие друзья! Пришло время начать эту работу. Для этого нужны усилия честных, непредвзято мыслящих, мужественных и смелых исследователей. Для этого надо не только собрать материал, по возможности, во всей его полноте, но и проникнуться атмосферой тех лет, и рассмотреть собранное именно под этим углом зрения. Пришло время раскрыть, наконец, эту, так называемую «тайну» 20-го века.