Опубликовано: Ариаварта. №3,1999г.

Современный Тибет миссия Николая Рериха

Экспедиционный дневник П.К.Портнягина

(1927-1928)

Часть I

Предисловие редакции ж-ла “Ариаварты”

Публикация дневника Павла Константиновича Портнягина открывает нам еще одну страницу в тибетских странствиях Н.К.Рериха. Она проливает свет на неизвестные стороны Центральноазиатской экспедиции, названной ее руководителем также Миссией Западных буддистов в Лхасу. История появления рукописи Портнягина столь же драматична, как и само путешествие через Трансгималаи, где караван оказался запертым в ледяной пустыне. Власти Тибета беспрецедентно задержали экспедицию на 5 месяцев. Произошло улыбчивое пленение Буддийской Миссии и, как следствие — ее зимнее стояние на высотах Чантанга, вблизи Нагчу. Личности самого автора дневника, который после экспедиции обосновался в Харбине и стал известен как священник отец Павел, будет уделено особое внимание в послесловии, в отдельном сюжете. Здесь же, предваряя публикацию документального свидетельства о многотрудных путях в Тибет, редакция считает своим долгом кратко рассказать об истории открытия этого уникального документа — рукописного дневника П.К.Портнягина.

В 1993 году российские газеты “Известия” и “Московский комсомолец” опубликовали заметки об индийских находках в долине Кулу, в Урусвати. Наряду с редкими манускриптами, в руки ученых попали дневники членов экспедиции Рериха — К.Н.Рябинина и П.К.Портнягина. Первый из дневников увидел свет в нашем журнале в 1996 году и вскоре вышел отдельной книгой “Развенчанный Тибет” (под редакцией А.М.Кадакина). Появление книги — заслуга уральского издателя В.В.Лизина, безвременно ушедшего из жизни, когда рукопись уже была готова к печати. В его распоряжении оказалась тогда же и рукопись Портнягина “Современный Тибет”. Трагическая гибель пресекла большие издательские замыслы. Он не успел пустить рукопись в дело, и она перешла в самарское издательство “Агни”. В конце 1997 года редакция журнала “Ариаварта” получила ксерокопию оригинала дневника Портнягина для публикации. Было принято решение продолжить изучение судеб Тибетской экспедиции в рамках журнала.

Хотя редакционный портфель и оказался полон различными материалами об исследованиях Центральной Азии, дневник Портнягина привлек пристальное внимание издательского совета. Дело в том, что это было не просто путешествие в “сердце Азии”, известное в литературе до последнего времени как

научно-художественная экспедиция. Караван, выступивший из Урги, прошел по Монголии и Тибету как Посольство Западных буддистов. Глава Посольства Н.К.Рерих должен был встретиться с Далай-ламой и обсудить с ним возможность объединения буддистов Востока и Запада в одно религиозно-политическое движение. Кроме того, в 20-е годы назрела необходимость реформирования буддизма в масштабах всей Азии (революционные подвижки в Китае, социальные потрясения в Монголии, английское влияние в Индии и Тибете). И как результат такого реформаторского шага — перекройка карты Азии и мечты о Новой стране на просторах Сибири. Идея создания сибирского государства легла в основание мирового “Великого Плана” Рериха. Именно поэтому каждый новый документ, освещающий Тибетскую экспедицию, сегодня представляет неоценимую историческую важность. Дневник Портнягина является вполне завершенным, самостоятельным документом, повествующим о судьбе уникальной экспедиции. В нем запечатлены драматические события зимовки погибающего каравана на подступах к Лхасе. Заканчивается текст описанием выхода экспедиционного отряда на переправу в верховьях реки Брахмапутры.

Нам кажется существенным обратить внимание исследователей на автограф Рериха, оставленный им на оборотной стороне титульного листа рукописи Портнягина. В записи приводится список участников экспедиции, которые вели свои личные дневники. Причем, указана очередность опубликования материалов. И далее, что касается рукописи Портнягина, Николай Константинович отметил: “Право русского издания оставлено за автором”.

Родственников у Портнягина не оказалось, однако редакции посчастливилось разыскать воспитанницу Конвента Святой Урсулы в Харбине Л.В.Пешкову, которая училась у о. Павла Портнягина. Она подготовила для нашего журнала краткую биографию П.К.Портнягина.

Главный редактор В.А.Росов

* * *

Предисловие

Когда мне был дан совет вести дневник нашего путешествия, который должен был быть впоследствии опубликован, я сначала недоумевал, какое значение может иметь дневник человека, занимающего в Миссии техническую должность и не обладающего никакими специальными знаниями. Но впоследствии я понял, что при некоторой наблюдательности я могу дать читателям интересный материал, обрисовав, насколько это возможно, личность такого замечательного человека нашего времени, каким является Н.К.Рерих. Имя это в настоящее время настолько хорошо всем известно, что я затрудняюсь сказать что-либо по этому поводу. Хочу только припомнить обстоятельства, при которых я впервые познакомился с Н.К.

Первое наше знакомство произошло осенью 1924 года в Харбине. Я тогда живо интересовался всем, что касалось вопросов духовной жизни, читал теософическую литературу, принимал деятельное участие в теософических кружках, когда однажды случайно увидел в витрине одного из книжных магазинов книгу Н.К.Рериха. Это были “Пути Благословения”. Может быть, название книги, а может быть, и внутреннее чутье подсказали мне необходимость познакомиться с содержанием этой книги. Не имея возможности приобрести ее — я тогда находился в очень стесненных материальных обстоятельствах — я взял абонемент в одной из публичных библиотек и таким образом получил возможность ознакомиться с содержанием произведших на меня глубокое впечатление “Путей Благословения”.

В этой книге давались довольно ясные намеки на связь автора с Гималайским Братством, этой безусловно авторитетной организацией Учителей Жизни.

Особенно запечатлелся в моем уме призыв Рериха к Красоте и Бесстрашию. Последнее и было одной из причин, заставивших меня оставить столицу Маньчжурии и уехать на юг, в неизвестное будущее. Конечно, мне тогда очень хотелось встретиться с Н.К. лично, но это было невозможно.

Два года я провел в путешествиях по Китаю и в октябре 1926 года волею судьбы попал в Ургу, где неожиданно встретил Н.К.Рериха уже в его физическом теле. Встреча эта произошла следующим образом: я жил в то время в Урге со своим другом Б., последователем Вивекананды и большим поклонником всего, что исходило из Индии. Однажды я случайно узнал, что в этом же городе проживает некто, недавно приехавший из Индии. Я сообщил об этом Б., и тот на другой же день поспешил с визитом к неизвестному приезжему. Вернувшись домой, он показал мне листок бумаги, где был написан постоянный адрес путешественника и его имя. К моему великому удивлению, я прочел: “N. Roerich”, написанное по-английски. Я был настолько поражен, что не мог решить, идти мне к нему или нет, когда на другой день получил приглашение Н.К. пожаловать к нему. Оказывается, Б. уже рассказал там обо мне. На следующий день мы с Б. были у Рериха. Нас приняли сам Николай Константинович, его жена Елена Ивановна и сын Юрий Николаевич. Разговор шел об искусстве, Н.К. показывал репродукции своих картин, написанных в Индии. Вся семья Рерихов производила удивительно благоприятное впечатление; сидя у них, я испытывал чисто физическое ощущение полного покоя и какой-то внутренней теплоты. Визит затянулся до позднего вечера и закончился легким ужином, после которого мы распростились с изумительными хозяевами и ушли к себе. На другой день я опять посетил Н.К., получив персональное приглашение. Здесь Н.К. неожиданно предложил мне идти с ними в Тибет в предполагаемое на будущий год путешествие. Подобное предложение было для меня счастьем, и я немедленно согласился. Таким образом, я попал в состав Миссии Западных Буддистов и весной 1927 года выехал вместе с другими из столицы Монгольской Народной Республики — Улан-Батора (Урги) в Тибет.

 

ДНЕВНИК

13 июня 1927. Сегодня Е.И. прочла мне и доктору* (* Константин Николаевич Рябинин, доктор экспедиции) из своей тетрадки слова Учителя, в которых дается нам совет вести дневник путевых записей нашей Миссии. Прежде я несколько раз пробовал писать дневник, но скоро терял интерес к этому занятию; начну писать опять.

Сегодня исполнилось ровно два месяца со дня выезда нашего из Урги. Помню, день 13го апреля был ясным, солнечным, одним из первых весенних дней Северной Монголии. Отъезд наш был назначен на 10 ч. утра, но вследствие небрежного отношения к исполнению необходимых формальностей со стороны Советского Торгового Представительства, у которого мы взяли машины для нашего каравана, отъезд наш задержался почти до 3х часов дня. Наконец, благодаря любезности Монгольского Правительства и некоторых членов Ученого Комитета МНР, все недоразумения были улажены, и, после непродолжительной остановки в таможне, мы оставили пыльный город, миновали мост через Толу и выехали в просторы Монголии. Некоторое время нас провожали на отдельном моторе М.М. и З.Г. Лихтманы ** (** Лихтман Морис и Лихтман (Фосдик) Зинаида). У местечка Цзаин Шаби все автомобили остановились, и здесь мы простились с Лихтманами. Зинаида Григорьевна просила меня особенно заботиться о Е.И. На другой день Лихтманы должны были вылететь на аэроплане в Верхнеудинск.

Дорог в Монголии нет, но почва почти всюду каменистая и местность ровная. Поэтому даже для автомобилей нет серьезных препятствий. Всего расстояния от Урги до монастыря Юм Бейсе, на юго-западе, считается около 700 километров, и мы покрыли это расстояние в 11 дней. По дороге часты были поломки вследствие изношенности машин. Лучшей машиной для Монголии признан “додж”, как наиболее выносливый. Только карессери автомобиля здесь оковывают железными обручами и укрепляют поперечными болтами. Ехать было немного холодно, местами еще лежал снег. Но в общем дорога доставляла много удовольствия: чистый воздух, необозримые просторы Монголии и ночная синева неба, всегда безоблачного, вносили много свежести в мой утомленный мозг.

Шоферами наших машин оказались не совсем привлекательные люди, за исключением одного, по фамилии Зейтман. В шоферы гобийского транспорта попадают большей частью люди с авантюристическими наклонностями и психологией американского ковбоя.

Качества эти порою действительно необходимы в местных условиях работы среди безграничных пустынь, поросших колючками саксаула и населенных бандитами, одетыми в традиционную китайскую синюю одежду и вооруженными русскими трехлинейными винтовками и японскими карабинами.

Но, так или иначе, на одиннадцатый день мы, поднявшись на гребень пятого или шестого песчаного перевала, увидели внизу под собой беспорядочную кучу жилых строений, похожих на расстоянии на ласточкины гнезда — это был монастырь Юм Бейсе. Здесь нас встретил агент Советского Торгового Представительства и проводил в долину, указав удобное для стоянки место. Всего провели мы в Юм Бейсе пять дней, собирая верблюжий караван, ибо, как показала предыдущая дорога, дальше идти на автомобилях было невозможно. Перед нами на юг расстилалась необозримая Гоби, или Шамо, что в переводе на русский значит “Море песка”; и действительно, даль волновалась перекатами песчаных барханов желтовато-серых тонов, очень похожая на слегка взволнованное зимнее море. На второй день стоянки над нами пронесся бешеный ураган, засыпавший нас тучей песка и довольно крупной гальки. Наша столовая палатка-зонтик была вывернута наизнанку и несколько пострадала, моя палатка была вовсе опрокинута из-за плохо укрепленных гвоздей по углам. Пришлось перенести лагерь в другое место под защиту горных отрогов.

Наконец, караван был составлен в количестве 40 животных, из которых часть пошла под верх для членов Миссии и служащих.

Для того, чтобы удобнее устроиться на качающейся спине верблюда, к грузовому седлу привязываются с боков чемоданы, а сверху кладутся разные мягкие вещи и подушки. Пассажир садится на всю эту кладь и чувствует себя чем-то вроде китайского богдыхана или, во всяком случае, очень торжественно и натянуто.

Я и Ю.Н. ехали, как и караванщики-монголы, верхом, на специальных верховых верблюжьих седлах. Специальность этих седел заключается, главным образом, в том, чтобы дать всаднику почувствовать всю разницу между ездой на коне и на верблюде. В общем, сидение верхом на верблюде мало чем отличается от сидения верхом на качающемся заборе.

Верблюды были наняты в местном монастыре, и проводниками пошли ламы под начальством монастырского нирвы, т.е. заведующего хозяйством. Местные монголы очень грязны, невежественны и суеверны. Для них пустыня таит в себе всевозможные ужасы. Во время наших остановок на ночлег нельзя было добиться у проводников названия данной местности — по их поверью, если громко произнести название места, где мы сейчас стоим, пустыня может услышать, и может случиться несчастье.

Весь переход через Центральную Гоби происходил пересеченной местностью — невысокие горные хребты тянулись с востока на запад, почти наполовину засыпанные желтым песком с примесью мелкого черного щебня. Дорога шла обычно вверх по высохшему руслу ручья до его истоков, чтобы потом спуститься по другому руслу на противоположную сторону хребта. Иногда гребень хребта был разрезан узким ущельем, обнажавшим монолиты базальтов и вулканического туфа.

Караван наш был разделен на три эшелона: первым шел грузовой эшелон, за ним эшелон членов Миссии с вооруженной охраной и затем опять грузовой. Вооружение наше состояло из 8 карабинов Маузера, двух русских винтовок, одного автоматического пистолета Маузер у Ю.Н. и нескольких револьверов разных систем. Переход через Центральную Гоби до урочища Шибочен мы совершили в 22 дня. Некоторые местности считались опасными в смысле возможности разбойного нападения: местами еще бродили остатки шаек Чжа-ламы, терроризировавшего одно время все караванные пути между Тибетом и Монголией. Сам Чжа-лама был убит в своем “городе” в 1923 году начальником монгольского экспедиционного отряда, высланного из Кобдо специально для ликвидации разбойной шайки. Начальник монгольского отряда явился в резиденцию Чжа-ламы под видом торговца контрабандным оружием и, подавая бандиту хадак, выстрелил ему в сердце из небольшого браунинга, спрятанного под хадаком.

Одну из ночных стоянок мы провели у самого “города” Чжал-амы — его бывшей резиденции. “Город” этот представляет собою небольшое укрепление, обнесенное невысокой земляной стеной, и построен в смешанном сартско-китайском стиле.

Проходя эти места, мы с Ю.Н. несли ночную охрану лагеря, сменяясь по половине ночи.

Но если опасный район мы прошли спокойно, то в безопасном месте, в урочище Шара Хулусун, нам пришлось провести 2 часа под ружьем. Вечером, когда были уже зажжены огни, вдруг с противоположного берега ручья раздался винтовочный выстрел, и затем прибежал проводник-монгол с сообщением, что стрелял какой-то неизвестный всадник в направлении их палатки. Немедленно весь конвой был приведен в боевую готовность и выслана вперед разведка, которая после продолжительного отсутствия вернулась с сообщением, что на другой берег ручья прибыл торговый караван и что стрелял начальник каравана — китаец с целью выяснить, находятся ли в палатке мирные люди или разбойники... Странная логика у этих китайцев!

В Шара Хулусуне мы провели 2 дня, чтобы дать нашим верблюдам немного отдохнуть после тяжелого пустынного перехода. Урочище это представляет собою горный оазис с тенистыми деревьями и прозрачным ключом, воды которого не достигают долины: песок пустыни и неумолимое солнце иссушают их до капли уже в полуверсте от источника. За эти 2 дня мы успели познакомиться с китайским караваном, где оказался служащий русский татарин из бывших солдат белых армий. Он сообщил нам, что караван их идет из Тяньцзиня в Синьцзян с грузом чая и разной мелочи и что в пути они уже шестой месяц. У этого татарина Ю.Н., большой любитель шоколада, купил целый мешок шоколадных конфект почтенного возраста и твердых, как щебень пустыни. Отдохнув в Шара Хулусуне, мы двинулись в дальнейший путь. Дорога лежала через китайский город Аньсичжоу, но Н.К., знавший обычаи китайцев еще со времени их хотанских неприятностей во время путешествия по Синьцзяну в 1925 году, предпочел пройти несколько восточнее города, что мы и совершили вполне благополучно. Первый день пути за Аньси стояла страшная жара, и Е.И. чувствовала себя совсем неважно.

На четвертый день мы достигли урочища Шибочен в автономной области Кукунор, населенной монголами и находящейся под управлением Мачитажена — сининского амбаня. Это урочище расположено у подножия хребта Наньшань, снежные вершины которого далеко видны.

После недельного отдыха в Шибочене я выехал в Сучжоу, где должен был встретить нашего сотрудника Кордашевского , как было с ним условлено.

Дорога в Сучжоу идет такой же пустыней, поросшей кочками жесткой травы и колючего кустарника. Только в местах, где вода, посажены ряды японских тополей для защиты посевов от знойного солнца — тут живут люди. Вода здесь попадается довольно часто — на юговостоке снежные вершины Наньшаня.

Кордашевского в Сучжоу не оказалось. Отправил телеграммы в Америку и консулам в Тяньцзинь и Пекин, а также оставил у почтмейстера письмо для Кордашевского и выехал обратно в лагерь.

Из Сучжоу отправил почтой книгу “Община” в Тяньцзинь, брату;* (* Портнягин Михаил Константинович, состоял в переписке с Музеем Рериха в Нью-Йорке) для него это будет ценным приобретением.

14 июня. Сейчас 4 часа. Скоро должны привести лошадей для ежедневной прогулки верхом. Лошади у нас смешанных монголо-китайских пород, есть две карашарские. Верховая езда дает много приятных минут. Езда верхом — это лучшая гимнастика, один из самых здоровых видов спорта. Жизнь в движении. И тем интенсивнее жизнь, чем ускореннее движение. Поэтому путешествия, беспрерывные передвижения с места на место есть наиболее разумный образ жизни для человека.

Сегодня мы с некоторыми из членов Миссии ездили осматривать развалины старого китайского форта, разрушенного дунганами в 10-х годах текущего столетия. Крепость построена по общему всем китайским крепостям плану: представляет собою усеченную четырехгранную пирамиду с зубцами стен и воротами аркой. Сейчас там живут несколько китайцев, ведущих торговлю с местными монголами.

15 июня. Сегодня удивительно красивый вечер. На западе еще догорали последние искры золотого заката за темными зубцами горных вершин, когда с противоположной стороны голубовато-фиолетовый тон горных склонов и, казалось, самого воздуха медленно насыщался серебристым светом еще не видной глазу луны. И когда на западе с красками все было покончено, на востоке открылась чудная панорама: цепь снежных вершин Наньшаня и внизу мягкий переход долины к холодному серебру реки у самого лагеря, и все это в светло-фиолетовых, голубоватых тонах, пропитанных серебристыми струями лунного света; и над самой высокой снежной вершиной огромный блестящий диск луны... Завтра еду в Чан-Ма закупать мулов для нужд нашего каравана. Миссия через 2 дня выступает в Шарагольчжи в 4х переходах от Шибочена.

Доктор делает успехи в верховой езде: сегодня ездил рысью и немного даже галопом.

17 июня. Почти все состоятельные китайцы в Чан-Ма курят опий. Большинство детей, встречающихся на улицах, носят на себе явные признаки вырождения.

В Чан-Ма я остановился у богатого китайца, который поместил меня в своей домашней кумирне. В глиняной кумирне с решетками окон, оклеенными бумагой, — прохладно.

Прямо против входной двери устроен алтарь с нарисованным на китайской бумаге Гесерханом; вокруг изображения деревянная рама с резьбой, расписанная масляными красками: среди цветов и птиц извивается золотой дракон — символ космической энергии. Или, как говорят китайцы, дракон, производящий гром и молнии на небе; дракон, из хвоста которого получается электричество...

18 июня. Покупка мулов протекает слабо. Живу по-прежнему в храме Гесерхана. Ежедневно утром приходит старая китаянка, мать хозяина, зажигает медный светильник и курительные свечи перед алтарем, отчего храм наполняется сухим сизым дымом, слегка пахнущим жженой бумагой.

19 июня. Переехал в майхан.* (* Майханэ — палатка) Выбрали за селом место у ручья, среди зелени поставили палатку — так лучше. За три дня, проведенных в душной китайской фанзе, у всех нас побледнели лица, испортилось настроение даже у моих нетребовательных проводников-монголов. Этот китайский способ стройки жилых помещений надо признать неудачным. Квадратный внутренний дворик, куда выходят двери и окна всех помещений, противоположные стены которых одновременно являются и оградой, высокой, сплошной, не пропускающей свежего воздуха вовнутрь строения. Китайцы в своих помещениях курят опий раза 3-4 в день, остальное время не выпускают изо рта трубок; и весь этот дым, приторный дым опия и сухой дым дешевого табака, стоит весь день во всех четырех помещениях. Если прибавить к этому запахи кушаний и различных солений, стоящих тут же во дворе, то не будет удивительно, если заболит голова даже у монгола. К тому же, за 2 месяца нашего путешествия я привык жить в легкой палатке, где температура воздуха ничем не отличается от внешней температуры и где воздух являет максимум свежести, доступной данному месту.

20 июня. Самый миролюбивый народ в мире — китайцы, и в то же время ни в одной стране нет такого количества крепостей, как в Китае. Правда, большая часть таких крепостей построена просто из глины и носит скорее характер декоративных, бутафорских.

Сегодня лично обследовал большую часть хуторов с целью выяснить возможность закупки здесь нужных нам 50ти мулов. Выяснилось, что продажных мулов здесь немного и цены на них высоки. Завтра еду в соседний город Юй Мын Сян, может быть, там удастся решить задачу собственного каравана.

Мой скромный майхан превратился в своего рода местный клуб. Место, действительно, выбрано нами удачно: на зеленой лужайке, почти на равном расстоянии от всех хуторов. Можно бы устроить здесь общественный сад и библиотеку, если бы позволил культурный уровень населения.

Из разговоров с местными богатеями узнаю, что обыкновенно работник-батрак, возделывающий хозяйские поля и несущий разнообразную домашнюю работу, получает в месяц 400 тун'ян, т.е. около 1.50 мексиканских доллара.

22 июня. Юй Мын Сян (Нефритовые Ворота) явился приятной неожиданностью. Вместо обычной грязи и сутолоки китайских городов, Юй Мын являет образец чистоты и порядка: на перекрестках дощечки с наименованием улиц, дома нумерованы, улицы чисто выметены; полицейские одеты в форму европейского покроя.

Когда мы проезжали мимо Управления полиции, нас остановил полицейский чиновник, вежливо осведомился, кто мы, откуда и зачем прибыли, и затем проводил нас до квартиры человека, у которого мы предполагали остановиться и точного адреса которого мы не знали. Рядом с Управлением полиции помещается публичная библиотека — через открытые двери видны были длинные столы с разложенными на них в образцовом порядке газетами и журналами.

Городская квартира оказалась не совсем удобной, и мы воспользовались любезным предложением одного местного помещика и в тот же день переехали к нему. Его усадьба — настоящая крепость, с высокими, до 2 1/2 сажен стенами и солидными воротами. C наружной стороны стены густо обсажены зелеными японскими тополями, дающими четкий рельеф на бледно-желтом фоне глиняных стен. Среди окружающей пустыни Юй Мын — красивый оазис.

24 июня. С покупкой мулов дело идет плохо. Два дня, проведенных в Юй Мыне, дали всего шесть мулов среднего качества и дорогих. Говорят, чтобы достать нужную нам цифру (50 мулов), нужно объехать все соседние села до самого Сучжоу. Придется вернуться в Шарагольчжи за дальнейшими инструкциями.

26 июня. На обратном пути из Юй Мына в горах мой проводник потерял дорогу и мы попали в другое ущелье, где дорога прекращалась у небольшого китайского поселка, населенного рудокопами. Тут же на горных скатах видны были следы примитивной добычи каменного угля. Наступила ночь, и пришлось остановиться на ночлег в одной из грязных лачуг, где к моему приезду пятеро полуголых, перепачканных в угле людей сидели на нарах и при тусклом свете двух масляных коптильников играли в карты. Возле каждого игрока лежала кучка медных гох. Печка была жарко натоплена, и в воздухе чувствовался запах угля. От предложенного чаю я не отказался, несмотря на окружающую грязь, но принять любезное предложение хозяев переночевать у них на грязных нарах не рискнул и спал под открытым небом, постелив на землю пару мешков и седло под голову.

29 июня. Вчера поздно вечером добрались мы до Шибочена. Много возни было по дороге с мулами — здесь груженых мулов гоняют просто табуном, причем время от времени та или иная группа мулов убегает в сторону и погонщикам приходится гоняться за ними по степи — это отнимает много времени и очень утомляет лошадей. Лошадь проводника Кайуцина совсем выбилась из сил, и потому сегодня теряем день в Шибочене: надо взять другую лошадь из табуна.

2 июля. Опять в прежней обстановке. Сегодня утром мулы были благополучно доставлены в лагерь Миссии. Лагерная жизнь с внешней стороны протекает по-прежнему однообразно. После дружеской встречи и обмена приветствиями узнаю, что путь из Шибочена в Шарагольчжи, который я сделал в 2 дня, Миссия совершила в 6 дней — Е.И. в дороге заболела и пришлось переждать 2 дня у перевала Кашахара (14000 футов). На этом перевале мне пришлось впервые испытать на себе действие разреженного воздуха — никаких неприятных ощущений не было, через перевал я шел пешком. Мои два проводника — местные монголы — чувствовали себя не совсем хорошо: ночью (мы провели ночь под самым перевалом) они не могли спать — одного всю ночь душили кошмары, другой стал жертвой бессонницы. Беру шесть дней отдыха в Шарагольчжи и затем еду обратно в Юй Мын покупать остальных 30 мулов. Надеюсь, к 1 августа удастся составить полный караван для дальнейшего пути. С местным хошунным начальником полный разрыв — он оказался слишком жаден и не держит данных обещаний.

3 июля. День Майтрейи. В нашей походной часовне-палатке, где висят тибетские танки с изображениями Будды и Царя Шамбалы, было служение. Служили наши ламы.

Приходили соседи-монголы, обходили по обычаю вокруг палатки в направлении слева направо три раза, затем останавливались против входа, слушали чтение.

Не так давно еще в Шарагольчжи кочевало до 3000 юрт, теперь только 60. Монголы вымирают.

4 июля. Охотился безрезультатно на каменных баранов в горах Гумбольдта, невдалеке от Улан Дабана. Ущелье, прорытое горным ручьем, берущим начало у снежных вершин хребта, обнажает слои кирпично-красной глины, перемежающейся с сероватым щебнем. В этой породе попадаются прекрасные точильные бруски. В ущелье прежде существовали золотые прииски. Наверху, в углублениях скал, ютятся каменные бараны. Высота — около 14000 футов — сильно затрудняет охоту на них.

5 июля. Производили пробную стрельбу из винтовок. Русские винтовки советского выпуска имеют очень большую игру в стволе, чем затрудняется прицелка. Число попаданий на расстоянии 120 шагов выразилось у Ю.Н. — 2:5, у меня — 1:5. Карабины Маузера оказались очень расстрелянными. Число попаданий у Ю.Н. — 0:5, у меня — 1:5. Охотничий штуцер Ю.Н. дал 2:5. В общем, наше вооружение надо признать неудовлетворительным.

После 12ти начался буран. При сильном ветре — тучи пыли с редкими каплями дождя. Моя монументальная палатка гнется под напором ветра, скрипит. В палатке все занесено пылью. Буран продолжался недолго — к четырем часам дня все стихло, и только крупные капли дождя долго еще барабанили в стенки палатки. Винтовку Ю.Н. удалось привести в надлежащее состояние. Пришлось несколько урезать цевье ложа и изменить форму наствольных колец. Характерная подробность: материал, из которого сделано ложе, оказался сосной! Бедная Красная Армия, бедное советское военное производство!

7 июля. Строим субурган. Из камня и глины с кирпичной облицовкой. Кирпич приготовляют наши ламы. После ухода нашего пусть останется память о Великом Посольстве, пронесшем весть мирового единства буддистов, пронесшем братский привет Западных буддистов — буддистам Востока перед великими днями Шамбалы.

За обедом опять говорили об Америке. Вспоминали М.М. и З.Г. [Лихтманов] — благополучно ли протекла их воздушная поездка из Урги в Верхнеудинск?

8 июля. На завтра назначен мой отъезд в Махай в южном от нашей стоянки направлении. Прежнее намерение закупить еще 30 мулов в Юй Мыне оставлено, теперь предположено купить в Махае верблюдов. До Махая считается 6 дней пути.

Сегодня наш лагерь посетил нирва из Гумбума (большой монастырь вблизи Синина), привез новости: в Тибете в этом году хороший урожай на травы и хлеб; сининский амбань старается завязать дружеские отношения с местными буддистами, а, следовательно, и с Тибетом. Причина — нелады с Фынюйсяном. Интересная подробность: у сининского амбаня проживает в качестве гостя сын известного китайского политического и военного деятеля, маршала Унейфу.

9 июля. Всю ночь на сегодня шел дождь. Утром немного разъяснило, и в 9 часов мы выступили караваном из 7 животных в Махай. Но через час дождь начался снова и уже не прекращался до самого вечера. На Улан Дабане за ночь выпал небольшой снег, и во все время нашего перехода через горы нас окутывали волны сырого тумана, очень холодного. Только на самом перевале воздух был сух, здесь было значительно теплее, падал нормальный снег. К четырем часам дня остановились на южном склоне хребта, под дождем расставили палатку и долго потом возились с разведением огня — мокрый зак не хотел гореть. После долгих усилий удалось при помощи свечки и бараньего жира вскипятить чайник снега и наполнить палатку удушливым, едким дымом сырого зака и резким запахом бараньего жира. Всего мы были в пути семь часов. По дороге попадались зайцы и медведи.

10 июля. После трехчасового перехода сделали привал на южном берегу Халтын-Гола. Халтын-Гол по своим размерам походит на Шара-Гол, только почва здесь глинистая со значительной примесью крупной гальки. Направление течения реки то же, что и Шара-Гола — с востока на запад. Травы здесь немного. Видны несколько юрт монголов и 2-3 стада баранов. На островах, образуемых многочисленными рукавами Халтын-Гола, водятся турпаны. В халтын-гольской долине видели стада куланов.

Следующий перевал в 15ти километрах от нашей стоянки в южном направлении — Чахарин-Дабан.

После трехчасовой остановки у Халтын-Гола перешли через Чахарин-Дабан, относительная высота которого невелика, и стали спускаться в долину Бага-Халтын-Гола. Несмотря на недавний обильный дождь, воды на южном склоне хребта нигде не оказалось и пришлось спуститься к самому Бага-Халтын-Голу. Остановились на ночь на южном берегу реки, куда пришли в половине десятого вечера, сделав всего за день 10 часов. Завтра будет последний перевал, после которого местность начнет постепенно понижаться к Цайдаму.

11 июля. Аршан-Булак. Остановились на ночь после восьмичасового перехода. На пути был небольшой перевал Халтын-Дабан. На перевале нас встретил дождь, продолжавшийся до вечера. Внизу в багахалтын-гольской долине гремел гром — была гроза. Спуск на южный склон Халтын-Дабана красив: глубоко внизу горный ручей и за ним почти отвесные склоны высоких гор, увенчанных причудливой резьбой вершин, и все задернуто частой сеткой мелкого дождя.

На пути часто встречаются стада коз и куланов.

12 июля. Четвертый день дождь — это начинает надоедать. Сегодня из-за сильного дождя прошли только 6 часов. Остановка в урочище Нор. “Нор” означает — “Озеро”, но в действительности имеется только болото, труднопроходимое для грузовых животных. У нас два мула провалились в трясину и не могли встать — пришлось разгружать. Затем я, ища выход из болота, провалился вместе со своей лошадью, винтовка моя упала в трясину, и весь канал оказался забитым липкой грязью. Дорога от Аршан-Булака до Нора идет песчаными барханами, поросшими кочками саксаула, — очень похоже на Гоби.

13 июля. Остановились в 3х часах от Махая, на берегу Орогин-Гола. Можно бы дойти сегодня вечером, но перед Махаем местность болотистая и в темноте с грузовыми животными идти трудно. Берега Орогин-Гола покрыты богатой (в местном смысле) растительностью: встречаются даже деревья. Сегодня сделали 4 часа. Дорога после дождей очень грязна.

14 июля. Махай — равнина, поросшая высоким кустарником. Во время сильных дождей местами превращается в болото. Бомин-Гол, Иче-Гол, Модоту-Гол, Махай-Гол — четыре названия небольшой речки, протекающей через урочище в направлении с юговостока на северозапад. На берегу Махай-Гола стоит небольшой буддийский монастырь, поблизости от которого мы и остановились, сделав сегодня последние 3 часа.

15 июля. Перенесли нашу стоянку несколько вниз по реке, ближе к кочевьям. Против нас на высоком берегу монастырские строения. Интересная встреча: нирва далай-ламского представительства в Урге, Чимпа, выехавший из Урги осенью прошлого года, и которого мы считали уже прибывшим в Лхасу, оказался здесь. В дороге, во время перехода через Улан-Дабан, он повредил себе ногу и принужден был остаться в Махае. Не имея возможности придти лично, Чимпа передал мне через ламу местного монастыря свой привет и прислал подарки: изюм, печенье и чай.

Приезжал местный старшина по имени Налхай, с ним говорили о верблюдах. По его словам, сытых верблюдов в Махае сейчас не найти: в это время года верблюды вообще худы, и, сверх того, в этом году лето сухое и нет хорошей травы.

Посетил Чимпу. Видел очень худого, желтого человека с большим прямым носом и огромными черными усами. Очень болен. Жалуется: нельзя достать здесь русского доктора, который мог бы разрезать ему живот и удалить болезнь. Лама местного монастыря дает ему какие-то облатки, но пользы они не приносят. Думает присоединиться к нашему каравану.

Вечером, после захода солнца, проводник-лама вышел на берег реки, сел лицом к западу, читал священные тексты. Мелодично звенел серебряный колокольчик. Бледнели последние краски заката. Одиноко горела Венера. Когда лама кончил чтение и встал, из-за спины его медленно выплыл огромный оранжевый диск полной луны. И желтый халат ламы неожиданно дал гармоничный переход от оранжевой луны на востоке к бледно-палевым краскам заката.

16 июля. По утрам и особенно по вечерам много комаров. Днем, когда жарко, комары исчезают. Abercromby's fly dope мало помогает, лучше окутывать голову легкой материей, вроде чалмы.

Была маленькая гроза: 2-3 громовых раската и немного мелкого дождика.

17 июля. Осматривал местный монастырь. Храм оказался пуст и неокончен постройкой; общежития также пусты, только в одном из них живет сарт, торговец из Синьцзяна. Единственный лама живет в юрте около небольшого субургана, на котором видна дощечка со священной формулой “Ом мани падме хум”. Здесь же производятся и служения.

В Махае сейчас часты случаи смерти монголов от неизвестной болезни. Врачебной помощи, конечно, никакой. В прошлом году здесь же вымер весь рогатый скот от чумы.

18 июля. Купил 8 верблюдов. В среднем по 78 долларов, говорят, дешево — в прошлом году верблюды продавались по 80 лан, т.е. около 100 долларов. В деле покупки много помог Чимпа, старый опытный караванщик. Вечером привели еще двух верблюдов. Купил.

19 июля. Купил еще 19 верблюдов.

20 июля. Покупка верблюдов закончена. Куплено 32 верблюда и одна лошадь. Средняя цена — 78 долларов. Остается приобрести необходимое количество грузовых седел и можно отправляться в обратный путь. Советуют оставить верблюдов здесь на пастбище и перевезти груз Миссии на наемных из Шарагольчжи, но я думаю, если дать животным трехнедельный отдых в Шарагольчжи, этого будет вполне достаточно.

21 июля. Прощальный обед у Чимпы. После обеда передача хадака и подарков Начальнику Миссии. Завтра выезжаем обратно в Шарагольчжи.

24 июля. Аршан-Булак. Вчера в Норе купил одного верблюда и два грузовых седла. После десяти дней ясной погоды дорога через болото Нора стала суха, и мы прошли благополучно.

26 июля. Две грозы за один день. На Халтын-Дабане нас захватил проливной дождь с градом, шедший с запада — вымочил до нитки. После грозы вокруг солнца была радуга. Было 12 часов дня. Пришли на Халтын-Гол, едва успели расположиться, как снова разразилась гроза — на этот раз с востока. Дождь бил с такой силой, что пробивал стенки палатки, и внутри палатки все было залито водой. Это было показательно, насколько монгольские палатки (майханы) непригодны в дождливое время года, тогда как моя однорядная, чуть ли не из кисеи, американская тропическая палатка совершенно не пропускает дождя. Последние дожди сильно подняли уровень воды в Халтын-Голе: там, где прежде вода была по колено лошади, теперь лошадь принуждена плыть.

27 июля. Халтын-Гол стал неузнаваем. Вместо мелкой, разбитой на множество рукавов речки, мощный поток мутножелтых волн широкой реки и по ним быстро несущиеся белые айсберги пены. Халтын-Гол пришлось переплыть верхом на лошади. Верблюды были переведены километров на пять выше по реке — не любят они высокой воды.

28 июля. Оставив караван на ночевку на северном склоне Улан-Дабана, я поехал один в лагерь Миссии, рассчитывая к вечеру прибыть на место. Наступила темная, безлунная ночь. В долине Шара-Гола стоял густой туман; в темноте я проехал мимо лагеря и, проплутав всю ночь, только на следующее утро прибыл в лагерь.

29 июля. Вчера был день неожиданностей. Во-первых, приехал Кордашевский, которого мы уже не надеялись видеть с нами. Не прошло часа, как приехал Кордашевский, разразилась гроза — с горы хлынул бешеный поток грязной воды, смыл столовую и кухонную палатки и затопил и занес песком и камнями палатку Ю.Н. Под проливным дождем, по колено в воде, пришлось перетаскивать уцелевшие вещи и палатку Ю.Н. на сухое место. Часть вещей оказалась унесенной в реку. Сегодня весь день сушили и чистили вещи и оружие. Особенно пострадали запасные винтовки, лежавшие на полу в палатке Ю.Н., — стволы их были совершенно забиты песком.

Субурган закончен постройкой, осталось только выбелить его известкой. Получилось высокое красивое сооружение из обожженного кирпича с навершием, вырезанным из жести. В субурган, по обычаю, было положено несколько ценных вещичек и пригоршня зерна. Кордашевский привез с собою одного русского, * (* Голубин — служащий англо-китайской коммерческой фирмы в Тяньцзине, нанятый Н.В.Кордашевским как переводчик) который остается у нас на должности заведующего хозяйством. Завтра он уезжает в Сучжоу за вещами Кордашевского (полковник прибыл в наш лагерь только при сабле) и, кстати, приобретет для нас необходимое из продуктов и предметов домашнего обихода.

3 августа. Закончился ежегодный духовный съезд, на который обычно собираются все местные ламы для совершения общих служений. Съезд продолжался неделю. Жизнь нашего лагеря протекает обычно спокойно. Субурган окончательно отделан: основание и шпиц, состоящий из 12 кругов и символизирующий 12 Нидан Учения, — выбелены известкой; украшения наверху, изображающие месяц, солнце и пламя, выкрашены соответственно в белый, желтый и красный цвет.

Сегодня достали наш портативный походный Мignonphone, слушали Вагнера.

5 августа. Начали ковку лошадей. Куем на передние ноги. Подковы местные, очень плохого качества. Кузнецы — китайцы; монголы, как и всюду, никаких ремесел не знают. Подковать 10 лошадей на передние ноги стоит 5 долларов.

6 августа. Вчера, во время ковки лошадей, в 10.30 ч. утра высоко в воздухе было замечено какое-то странное белое пятно, быстро подвигавшееся в направлении с северо-востока на юго-запад. В бинокль можно было рассмотреть его веретенообразную форму. Строились предположения, что это игрушечный воздушный шар, пущенный из ближайшего китайского города, но сегодня выяснилось, что это был летательный аппарат Братства, на котором один из сотрудников Братства возвращался в Тибет после посещения им Таши-Ламы, находящегося, как известно, в Мукдене. Аппарат этот движется с помощью “смешанной силы А”.

7 августа. Освящение субургана. Служение длилось 2 1/2 часа. Приезжал местный старшина Мачен. Он оставался нам должен 170 долларов, теперь предлагает купить у него на эту сумму верблюдов. Н.К. решил купить.

Трое слуг-бурят категорически заявили о своем нежелании идти с нами дальше, причина — боязнь высоких перевалов и больших рек Тибета.

Вчера приехал в Шарагольчжи переводчик сининского амбаня с 16ю солдатами. Это их ежегодный рейд с целью сбора податей. В прошлом году, говорят, приезжало только трое солдат, но у них вышли неприятности с местным старшиной, и потому теперь приехало уже 16.

Последнее время я начал заниматься английским языком — необходимо, наконец, овладеть этим языком вполне. Он может быть мне полезен в будущем.

8 августа. Приезжал геген цайдамский, совершал служение у субургана. Гегена сопровождала свита из 10 человек на белых конях; приехал также и Мачен в полной парадной форме, в шляпе с коралловым шариком и черным султаном. На гегене была желтая лакированная круглая шляпа с таким же лакированным шариком в виде октаэдра. Одет он был в темно-малиновый халат и поверх него кофта оранжевого шелка. После краткого служения на субурган были возложены хадаки, и затем геген попросил сфотографировать его у субургана. Н.К. и Ю.Н. сфотографировали его двумя аппаратами.

Сегодня прибыли и приступили к своим обязанностям трое новых слуг — торгоуты. Приехали на конях со своими пистонными ружьями на сошках. Торгоутов этих нам доставил старшина Мачен под своей ответственностью.

9 августа. Утром приехали два гонца с письмом от князя Курлык-Бейсе. В письме своем князь сожалеет, что не может видеть нас лично, и предлагает со своей стороны всяческое содействие в устройстве нашего каравана. Но караван наш уже составлен, верблюды и лошади куплены, слуги наняты. Н.К. послал князю ответное письмо с выражением благодарности за его предупредительное отношение и сообщением, что караван наш уже составлен и готов к выступлению.

Подобная любезность монгольского князя знаменательна, т.к. все прежние путешественники встречали в этих местах одни только неприятности.

В первом часу дня приехал тупсы (переводчик) сининского амбаня со своими солдатами. Сначала все было по-хорошему: разговор о пустяках, обмен приветствиями; потом тупсы попросил показать ему вещи Миссии; после поверхностного осмотра вещей тупсы уехал, но через четверть часа вернулись двое его солдат и начали разговор о купленных нами верблюдах, за которых якобы надо уплатить налог. После бесконечных китайских разговоров солдаты уехали ни с чем: Н.К. отказался платить незаконные поборы.

10 августа. Опять приезжал посланец от тупсы. На этот раз был прислан монгол, начальник местной милиции. Он передал нам от имени тупсы следующее: т.к. мы отказались показать ему наши вещи и т.к. у нас есть большое количество оружия, и еще потому, что мы не позволили распечатать письма, адресованные ланьчжоускому дубаню (губернатору), но показали только конверты с именем адресата, то он, тупсы, должен послать о нас извещение в Синин, а мы должны пребывать здесь, в Шарагольчжи, до получения им ответа от амбаня. Кроме того, начальник милиции передал от имени старшины, что если мы не заплатим налог на верблюдов, китайцы возьмут эти деньги с местного населения. На это Н.К. ответил, что за верблюдов он согласен заплатить, чтобы избавить население от несправедливых поборов, но что касается остального, то все это он, Н.К., не берет во внимание.

12 августа. Сегодня, наконец, закончилась китайская комедия. Пришлось показать все паспорта и другие подходящие документы, причем паспорт, выданный синьцзянским генерал-губернатором Янем еще в 1925 году во время путешествия Н.К. по Китайскому Туркестану, оказался наиболее веским документом в глазах чиновников сининского амбаня, как известно, подчиняющегося Фынюйсяну, политическому противнику Яня. За верблюдов уплатили налог в размере 120 мексиканских долларов.

Вместе с китайцами пришли и трое наших бывших слуг-бурят. Эти люди, уйдя от нас по собственному своему желанию и нарушив заключенный с Миссией в Урге контракт, по которому они обязывались пробыть на службе Миссии не менее восьми месяцев, вздумали получить с нас путем шантажа, при посредстве китайцев, еще денег. Но когда Н.К. договорился с сининскими чиновниками и уплатил налог на верблюдов, китайцы сами спросили, нет ли у нас каких-либо жалоб на наших людей, и, узнав, что трое из наших слуг ушли со службы в Миссии самовольно, до окончания срока их контракта, и, кроме того, занимаются распространением ложных и клеветнических слухов о нас, предложили подвергнуть их телесному наказанию. А когда Н.К. сообщил о своем намерении арестовать их и выслать в пределы МНР, китайцы согласились и взяли на себя выполнение этой задачи. Буряты будут препровождены в Ургу в распоряжение начальника ГВО.

Вскоре после отъезда китайцев к нашему лагерю подъехал неизвестный молодой лама в богатой одежде, но без свиты. Этот странный незнакомец сказал, что он прибыл из Таджинера, но на вопрос, куда едет, ответил: “Не знаю, или в Лхасу, или в Ургу”.

Сейчас привели двух иноходцев от тупсы. Купили одного гнедого за 55 долларов.

Таинственный незнакомец поведал нам следующее: монгольское посольство арестовано в Нагчу; тибетскими властями получены сведения о продвижении больших вооруженных сил русских в направлении Тибета, и потому из Нагчу на Найчжи двинуты конные части тибетской армии. Незнакомец посоветовал нам перед Найчжи выслать вперед разведку во избежание столкновения. Что нужно понимать под “большими вооруженными силами русских”, не знаю. Вероятно, наш скромный караван, раздутый до таких размеров сказочной фантазией Востока. Относительно самого незнакомца укрепляется мнение, что он является гонцом того самого монгольского посольства, которое арестовано.

13 августа. Приехал офицер от князя Курлык Бейсе, привез хадак и подарки: кусок шерстяной материи и немного изюму. Просил пожертвовать на строящийся в ставке князя храм. Н.К. передал ему 50 долларов.

Мачен продал двух верблюдов с седлами за 166 долларов, которые он оставался нам должен. В Шарагольчжи погода удивительно однообразна. С утра и до двух часов дня обыкновенно бывает ясно или немного облачно; после двух часов дня начинается западный ветер, постепенно переходящий в ураган, горизонт заволакивается тучами желтой пыли и песка, ветер рвет палатки и бушует до половины ночи, иногда вместо пыли западный ветер приносит дождь. Завтра отправляется гонец в Аньсичжоу, отвезет наши письма на почту.

14 августа. Таинственный незнакомец-лама разоблачен окончательно. Перед арестом монгольского посольства ему удалось бежать, по дороге он присоединился к каравану гумбумского нирвы, возвращавшегося из Лхасы в свой монастырь, а из Таджинера он повернул на Махай и сюда. Теперь он выдает себя за странствующего монаха, собирающего пожертвования в пользу одного из цайдамских монастырей. По-видимому, ему удалось бежать из Нагчу совершенно без средств, потому что теперь он начинает уже распродавать свой гардероб.

16 августа. Начался осенний перелет уток. По ночам становится холодно.

18 августа. На завтра назначено выступление нашего каравана в Цайдам. Еще не решено окончательно, каким путем пересечем мы равнину Цайдама: или прямо на Найчжи мимо Дабасун Нора, или через Таджинер. Первый путь короче тремя днями, но идет через самое сердце Цайдама со всеми его недостатками: жарой, комарами и грязью.

19 августа. Первый день пути. Прошли немного. Остановились перед Улан Дабаном. Вчера вечером приехал Голубин (новый служащий Миссии), привез из Сучжоу вещи Кордашевского и кое-какие продукты.

Из Шарагольчжи наш караван выступил в 6.30 ч. утра, но лагерь был поднят на ноги уже в 4 ч. утра. Была тихая нехолодная ночь; горы, залитые лунным светом; оживленная сутолока лагеря создавала бодрящее настроение. Было приятно от сознания предстоящего пути, продолжения пути после долгого перерыва.

21 августа. Третий день пути. Дневка у Халтын-Гола. Вчера сделали 9 часов. Верблюды с грузом Миссии прошли это же расстояние в 14 часов.

23 августа. Остановка у Халтын-Дабана. Сделали 3 1/2 часа. Вчера прошли 7 часов. Подобные неравномерные переходы приходится делать изза отсутствия воды и травы в нужных местах.

24 августа. АршанБулак. Прошли 5 часов. Подробность: “аршан-булак” значит “святой ключ”, так он стал называться с того времени, как здесь останавливался Далай-Лама в 1904 году, во время своего бегства в Ургу после неудачной войны с англичанами, когда последниезаняли Лхасу. Прежнее название ключа было “МуБулак”, т.е. “дурной ключ”, и это название больше соответствует его современному состоянию.

26 августа. ИчеганГол. Пришли вчера, сделав 5ти часовой переход от Аршан-Булака. Ожидаем из Махая Чимпу. Здесь значительно теплее, чем в Шарагольчжи. Хороший корм для лошадей. В лагере идет общая чистка и починка. Вечером, после шести, — дождь с легким западным ветром.

28 августа. Вернулся гонец, посланный из Шарагольчжи в Аньси с нашими письмами. Привез квитанции, выданные на почте против наших писем. Вечером приехал гонец из Махая с известием, что Чимпа выехал и завтра будет здесь. При нем 4 груженых верблюда, среди груза которых 30 штук русских винтовок, приобретенных в Урге для лхасского правительства.

29 августа. Чимпа приехал. На вид он все еще очень болен, хотя немного пополнел сравнительно с тем, каким был месяц тому назад. Чимпа рассказал нам много интересного: оказывается, наша история с сининским тупсы в Шарагольчжи получила совершенно своеобразную окраску в глазах монголов Махая. Тупсы, проезжая Махай, узнал о существовании русского каравана в Шарагольчжи, и т.к. с ним было 16 “непобедимых” китайских солдат, решил этот русский караван экспроприировать. В Шарагольчжи русские отказались платить китайцам, и только благодаря миролюбивому посредничеству местного монгольского населения удалось предотвратить кровавое столкновение между двумя враждебными лагерями, уже готовившимися начать военные действия. Яркий пример любви монголов к преувеличениям. Местные монголы рассказывают о нападении голоков на таджинерских монголов в прошлом месяце. Были якобы убитые: со стороны голоков 5 человек и со стороны монголов — 6. Но этим рассказам трудно верить. Обыкновенно нападения голоков ограничиваются угоном скота у монголов, которые при этом не оказывают почти никакого сопротивления.

Завтра в 3 часа утра назначено выступление нашего каравана в дальнейший путь. Теперь к нашему грузу прибавился еще груз Чимпы, состоящий из винтовок и патронов для лхасского правительства. Этот груз идет под флагом правительства Далай-Ламы. Флаг желтый с официальной формулой: “Непоколебимый Держатель Скипетра, Далай-Лама. Слава Тринадцатому в Цепи”.

30 августа. ИхеЦайдаминНор. Прошли 4 часа. Сегодня первый день шли под американским флагом: в голове нашего маленького каравана на лошадях один из лам вез на пике небольшой звездныйфлажок. Днем было жарко, но мы приехали к озеру уже в половине одиннадцатого, и потому Е.И. не очень страдала от жары. Н.К. в обществе К.Н.[Рябинина] и Н.В.[Кордашевского], несмотря на удушающую жару, ходил к самому озеру, версты за две от нашего лагеря. Вода в озере соленая, на отмелях видны целые пласты соли. Воду для питья берем из подпочвенных ключей, которых здесь много. К северовостоку от озера — вершины ЦайдаминУла, некоторые покрыты снегом. Горы уже второй день подернуты легкой синеватой дымкой тумана.

31 августа. Урочище Такаман. Сделали 3 часа. Остановились невдалеке от буддийского храма красного толка. Около храма расположе на группа складочных помещений, где монголы хранят излишки своих запасов и вещей; живут несколько китайцевторговцев. Интересно, что на складах хранятся кожаные мешки с кварцевым песком, который куда-то отправляется для выделки стекла. В полуверсте от храма юрта ламы — доктора метафизики из Сера. Здесь же живет местный старшина, у которого мы думаем купить верблюдов. В урочище пасется много княжеских табунов, и ввиду такого большого количества животных караванам разрешается стоять здесь не более двух дней. Получено сведение о возвращении ТашиЛамы в Тибет, его грузовой караван будто бы уже прибыл в Гумбум, хотя сам он еще находится в Пекине. Этому сообщению не совсем можно верить, т.к. у него были крупные разногласия с ДалайЛамой в 1923 году и ему удалось бежать из Тибета с большим трудом — посланные правительством 500 всадников были задержаны перед Нагчу выпавшим обильным снегом на перевалах, день спустя после проезда Таши-Ламы.

Приходил метафизик, продал нам свою лошадь за 45 долларов. Н.К. передал ему два отпечатка изображения Будды Всепобеждающего и с хадаком несколько долларов. Были также показаны метафизику пророчества о грядущих днях Шамбалы. В свою очередь, он рассказал последние тибетские новости.

Куплено у старшины 2 верблюда и нанято двое монголов проводниками.

1 сентября. Таталын-Гол, урочище Табун-Илисун. Сделали 5 часов. Километрах в десяти к югу озеро Бага-Цайдамин; высота местности, по определению Н.К., 9700 футов. В урочище водятся змеи и тарантулы. Почва в урочище солончаковая и, вследствие долгого бездождия, сухая. Километрах в трех от нашего лагеря, у гор — трон Далай-Ламы из камня и глины. Здесь население устраивало Его Святейшеству торжественную встречу в 1904 году. 2 сентября. Прошли полтора часа. Остановились на югозападной окраине урочища БагаЦайдамин. Завтра предстоит большой переход через безводную пустыню. В ночь на сегодня часть животных ушла обратно в Ихе-Цайдамин, только к 2 часам удалось их вернуть.

3 сентября. В 3 ч. ночи груз Миссии на верблюдах был отправлен дальше, верблюды пройдут пустыню в три дня. Лошадям и мулам дается день отдыха здесь, в БагаЦайдаме, и завтра они должны будут пройти весь пустынный переход до новой воды.

6 сентября. Урочище ХухуАрал. Последний переход был исключительным по своей продолжительности. Из БагаЦайдама караван Миссии выступил тремя партиями: верблюды с грузом ушли 3го в 3 часа утра; 4го в 4.30 выступил караван членов Миссии на лошадях с одной палаткой; через 2 часа вышли остальные животные с палатками и вещами, с этой партией шел я. Всего мой караван был в пути 30 1/2 часов, из которых мулы имели только 2 часа отдыха у ручья после девятичасового перехода от Бага-Цайдама. В урочище Хуху-Арал мулы пришли в 2 часа дня 5го сентября. Всю ночь дорога шла по равнине, усеянной сухими комьями земли, смешанной с солью. В некоторых местах около Дабасун-Нора земля звенела под копытами лошадей: дорога шла по топкому соляному слою, под которым была пустота и дальше вязкая грязь. Во время больших дождей эта дорога становится непроходимой. В 12 ч. дня 5го сентября караван членов Миссии остановился километрах в десяти от урочища, чтобы переждать дневную жару, оказывающую вредное влияние на здоровье Е.И. Была разбита палатка, у которой остались Е.И., Н.К. и доктор. Мы с Н.В.[Кордашевским] и проводником-монголом поехали к месту стоянки остального нашего каравана. Поражает выносливость Н.К. — провести столько часов в седле, ехать верхом день и ночь почти без отдыха — в его годы это не легко.

7 сентября. Урочище ГалаМодо. Шли 4 часа, все время долиной реки БуранГол. Урочище ГалаМодо принадлежит Таджинеру — области, управляемой Советом Дворян, в отличие от прочих соседних округов, управляемых, как известно, князьями. Местные монголы частично занимаются хлебопашеством: в долине НайчжиГола возделываются поля. В настоящее время монгольские аилы верховьев Найчжи перекочевали вниз по реке после недавних нападений голоков.

По дороге в ГалаМодо, проезжая мимо аилов, видели, как в одном из них две женщины гнали спирт при помощи большого самодельного перегонного куба.

В урочище много уток, и в речке — форели. 8 сентября. Прошли 2 1/2 часа, остановились на южной окраине урочища ГалаМодо. Конечно, это расстояние можно бы пройти вчера, чтобы не терять лишний день, но с монголами-проводниками очень трудно договориться о количестве времени, требуемого для перехода; по-видимому, они вообще плохо ориентируются в понятии времени. Для Н.К., любящего большую точность во всем, это должно быть неприятно, хотя на лице его трудно заметить какие-либо признаки недовольства или раздражения — оно всегда обычно спокойно.

Сегодня равнина Цайдама заканчивается, завтра большой переход в горы.

10 сентября. Переход через пустыню растянулся на два дня. Из ГалаМодо вышли вчера в 6 ч. вечера, рассчитывая сделать ночной переход при лунном свете. Около 9 ч. вечера неожиданно догнали наш верблюжий караван, посланный вперед изза медленного хода верблюдов, немогущих поспевать за нашими лошадьми. Караван был уже разгружен, и слуги варили чай. Проводник пытался оправдать такой короткий переход тем, что дальше дорога очень трудна, идет ущельем и ночью ехать опасно. На самом же деле горы были еще довольно далеко, и потому Н.К. приказал опять нагрузить верблюдов и двигаться дальше. И действитель но, мы прошли по прекрасной, ровной дороге еще целых 6 часов, пока достигли опасного места. Здесь мы дождались восхода солнца и в 6 ч. утра двинулись дальше. Пришлось два раза спускаться и опять подниматься по довольно крутой тропинке с высокого обрывистого берега реки Шугин-Гол. В 10 ч. утра пришли в урочище ЦаганТолай, где и остановились до завтра. Верблюды догнали нас только к 5 ч. вечера. Долина реки Шугин-Гол с обеих сторон обставлена высокими пирамидальными горами и красивыми базальтовыми скалами оранжевожелтых тонов с темными прожилками.

11 сентября. Сегодня нам предстоял знаменитый перевал КукуТом, об опасностях которого так много и красноречиво писали проходившие здесь ранее путешественники. Оказалось, вся опасность заключалась в том, чтобы пройти по достаточной ширины тропинке, по карнизу базальтовой скалы, метров 40, причем внизу, метрах в 20ти, в узкой щели шумела невидная глазу горная речка. Е.И. говорит, что в Ладаке им очень часто приходилось идти такими дорогами, иногда целый день.

Сегодня сделали 4 часа.

12 сентября. Прошли 7 часов. Дорога все время шла долиной реки Найчжи, с шумом бегущей по каменистому руслу, образуя песчаные отмели и разбиваясь на множество рукавов. Вода в Найчжи зеленовато-голубая, прозрачная. По дороге встречались многочисленные стада куланов, и даже видели двух диких яков; один из наших табунщиков пробовал охотиться на этих яков, но неудачно.

Сегодня мое дежурство, значит, бессонная ночь. Но ночи теперь так красивы: полная луна при безоблачном небе, на синем фоне которого так четко вычерчены изломы горных вершин, и этот прозрачный лунный свет, придающий всему такой нежный, воздушный колорит. Луна — мертвец, но какой красивый, какой спокойный мертвец!

13 сентября. Прошли 4 часа, остановились у места, где Найчжи-Гол, а вместе с тем и наша дорога, круто сворачивает с прежнего западного направления на юг к Найчжи-Дабану. За невысокой грядой Гурбун-Найчжи видны снежные вершины хребта Марко Поло (монгольское название КангарДакчин). Лагерь свой мы разбили невдалеке от монгольских аилов, единственно уцелевших от последнего разгрома, учиненного голоками в прошлом месяце. Тогда же ими были убиты трое монголов, полуистлевшие трупы которых мы видели по дороге из Цайдама в горы. За всю дорогу долиной Найчжи-Гола, представляющей собою богатое урочище, мы не встретили ни одного аила, хотя во многих местах видны были следы недавних стойбищ. Когда мы подъезжали к последним аилам, навстречу показалась группа вооруженных всадников числом в 16 человек, быстро пробиравшихся между песчаных барханов на взгорье, лежавшее влево от нашей дороги. По-видимому, они собирались совершить обходное движение нашей колонны, но замеченные вовремя, они были предупрежде ны. По распоряжению Н.К. мы повернули обратно и, поднявшись на высокий берег реки, заняли удобную в боевом отношении позицию. Увидев наш маневр, монголы, которых мы приняли сначала за голоков, остановились и тоже заняли позицию шагах в 400 от нас. Тогда один из наших табунщиков, торгоут Очир, поехал навстречу противнику, крича что-то по-монгольски, монголы, в свою очередь, стали по одному подъезжать ближе. Так было установлено взаимопонимание, и инцидент, суливший опасности, закончился благополучно. Из дальнейших разговоров с монголами мы узнали, что они приняли нас за монгольских солдат, т.к. мы ехали с флагом. Из этого можно заключить, что эти монголы, боящиеся своих же солдат, вероятно, находятся в дружеских отношениях с голоками и, может быть, вместе с ними предпринимали военные операции против таджинерских монголов в прошлом месяце. Внешность этих людей не внушала никакого доверия: грубые тупые лица, уродливое телосложение и недоверчивый взгляд исподлобья делали их похожими на каких-то гномов из сказки. Все они были одеты в грязные бараньи шубы с обнаженнойправой рукой и плечом, имели длинные тибетские мечи за поясом и древние пистонные и кремневые ружья. На наше современное вооружение они смотрели с завистью. Впрочем, они прекрасно были осведомлены о преимуществах и недостатках самых разнообразных систем оружия. Так, придя к нам в лагерь, они определили у Ю.Н. пистолет “маузер”, у меня и Голубина наганы. Браунинг доктора они назвали детской игрушкой. На ночь мы установили усиленную охрану лагеря, по предложению полковника были даже вырыты в нескольких местах ложементы.

14 сентября. Тибет встретил нас белым хадаком: перед НайчжиДабаном пошел снег, и за перевалом в узкой межхребтовой долине все было покрыто толстым слоем снега. Остановились после 7 часов пути в высокой горной долине между хребтами ГурбунНайчжи и Марко Поло, в местности, называемой КангарДакчин, т.е. “Снежная Обитель”. И, действительно, снега здесь было много...

Сегодня я шел с караваном верблюдов; дорога на перевал была очень крута и трудна для животных; грузы постоянно падали, приходилось перевьючивать, и в результате я с двумя эшелонами верблюдов отстал на два часа от остального каравана. Когда мы уже почти поднялись на перевал, из бокового ущелья навстречу нам выехало 5 всадников с ружьями за плечами — это были опять те же монголы. Всадники, поднявшись на перевал, слезли с коней и, собравшись в группу, стали о чем-то переговари ваться между собой. Не желая подвергать караван опасности нападения, я подъехал на близкое расстояние к монголам, спешился и, взяв карабин на изготовку, ждал, пока наши верблюды поднимутся на перевал. Когда все верблюды прошли перевал и стали спускаться в долину, монголы сели на лошадей и уехали в восточном направлении; тогда и я сел на своего коня и поехал вслед каравану. Когда мы спустились в долину КангарДакчин, там бушевала снежная гроза: гремел гром и шел мокрый снег. Было холодно. До моего прибытия двое из наших табунщиков застрелили большого яка, после чего наши люди устроили себе обильный ужин, в результате которого умер один из двух лам, присоединившихся к нам в Бага-Цайдаме. Да и остальные чувствовали себя ночью плохо. Доктор определил смерть от паралича сердца.

15 сентября. Вследствие снега и холодной погоды сегодня выступили поздно, в 12.30 ч. дня, тогда как обычно мы выходили в 6 ч. утра. Утром к Ю.Н. приходил Цзангенлама, старший среди наших караванщиков, и от имени всех слуг принес белый хадак, прося отпустить их домой. Подобное решение явилось следствием впечатления, произведенного на них смертью ламы. Конечно, отпустить наших слуг и остаться одним с караваном в сотню животных было бы нелепо, и потому Ю.Н. велел Цзангенламе положить хадак в карман и убираться.

Прошли 4 1/2 часа до небольшого дождевого озера на южном склоне хребта Марко Поло. Сегодня облачно, но осадков не выпадает. После вчерашнего утомительного перехода в сердце чувствуются перебои.

Переход от Найчжи до хребта Думбуре считается опасным в смысле разбойного нападения, потому Н.К. отдал распоряжения об усилении ночной охраны лагеря; место для остановок на ночь также выбирается в зависимости от стратегических условий местности.

Чимпа чувствует себя сегодня очень плохо, просит составить опись его груза на случай смерти.

16 сентября. Спустились в долину реки Чумар, остановились после пяти часов пути. Перед нами горная цепь Кукушили. Быть может, это и есть Кокуши староверской легенды о счастливом царстве Беловодье, куда дорога ведет “через Кокуши на Богогорше и затем по самому Ергору”. И тогда легенда становится былью. И самое название “беловодье” так подходит соляным озерам Чантанга.

Ночью была снежная метель, в отдалении глухо раздавались громовые раскаты и ослепительно сверкала молния.

17 сентября. Прошли 6 часов до предгорий хребта Кукушили. Завтра будем стоять день по просьбе Чимпы, который хочет составить завещание на случай своей смерти. Идет мокрый снег. Тепло.

18 сентября. Стоим день у небольшого соленого озерка. Ю.Н. составил для Чимпы завещание, написанное по-тибетски и по-английски.

19 сентября. Перешли Кукушили. Вследствие общей высокой местности, хребет Кукушили невелик. Хребет в этой своей части представляет ряд мягких холмов, покрытых травой и лишайником. У подножия одного из таких холмов расположился наш лагерь, на берегу горного ручья. Вблизи лагеря на горных скатах бродят стада диких яков.

22 сентября. Стоим у перевала ДумбуреХутул на берегу небольшой речки БюреГол. Сегодня на дороге бросили одного мула и одного верблюда, т.к. они не могли идти дальше. Вчера бросили лошадь. Вчера стояли вблизи соляного гейзера — большой кратер глауберовой соли до 2 1/2 метров высоты и около 2 метров в поперечнике; на дне кратера бурлит вода, насыщенная солью. По желанию Н.К. я сфотографировал этот гейзер с двух сторон.

Уже второй день ожидаем встречи с тибетскими военными постами, которые должны находиться в районе хребта Думбуре. Н.К. вспоминал сегодня о тех огромных пространствах земной поверхности, покрытых песком, которые ему пришлось видеть за время своих путешествий. Н.К. называет это “омертвением планеты”.

24 сентября. Прошли Думбуре и хребет Цаган-Обо, спустились к озеру ОлунНор. После Цаган-Обо на горизонте все время были видны горы БухаМагнай и северные отроги хребта Тангла.

Подходя к озеру, увидели первый тибетский пограничный пост. Пост состоял из 10ти чинов местной милиции. При нашем приближении с поста был отправлен всадник в направлении юговостока. Как потом выяснилось, он был послан на соседний пост, где находился десятник, прибывший к нам в тот же день вечером.

Н.К. переслал десятнику визитную карточку и письмо, адресованное начальнику пограничной стражи. Письмо будет отправлено в Нагчу завтра и через 3 дня уже будет на месте: гонцы отправляются по уртонам. Десятник сообщил, между прочим, что в Нагчу ожидают пропуска какие-то 4 иностранца, прибывшие из Синина.

25 сентября. Перешли гряду невысоких холмов и, переправившись через ТохтомайУланМурен, остановились перед хребтом БухаМагнай. Прошли всего 6 часов. Новых постов не встретили. Н.К. проводит любопытную параллель между отношением к прибывающим иностранцам со стороны китайской пограничной стражи и тибетской. Насколько чины первой назойливы и нетерпимы, настолько вторая поражает своей скромностью и вежливостью. Вчера начальником поста была составлена со слов Ю.Н. опись количества людей и животных нашего каравана. Опись эта посылается вместе с донесением в Нагчу.

26 сентября. Предполагали дойти до Дречу, но переход вышел слишком длинен. Е.И. чувствовала себя нездоровой после вчерашней простуды, потому сделали остановку после 6 1/2 ч. пути, не дойдя до Дречу. По дороге встречалось много диких животных, особенно антилоп, подходивших совсем близко к нашему каравану. По-видимому, местные жители совсем не охотятся на них. По этому поводу Н.К. сделал интересное замечание о том, насколько глубоко проникли заветы Будды в сознание даже таких малокультурных племен Тибетского нагорья, как местные хорпа.

27 сентября. Прошли 6 часов. По дороге пал еще один мул. Дречу перешли благополучно: вода была низкая. Остановились лагерем у одного из северных отрогов хребта Тангла. Днем шел снег с сильным ветром.

28 сентября. АтакХапчигай. Дорога идет через невысокие холмы северных отрогов Тангла. На восток и на запад более высокие вершиныпокрыты снегом. Далеко на востоке особняком стоит двойная вершина горы Дорчже. Перед первым горным проходом с северовостока подошла на слияние сининская караванная дорога; у этого места видели огромного черного медведя со светлорыжей шерстью на голове и шее. Медведь завтракал, разгребая лапами норки и доставая сусликов.

Сегодня с утра сильный холодный ветер со стороны Тангла. Несмотря на холод, Н.К. едет в кожаном пальто, одетом поверх шерстяного свитера. Вечером — снежная гроза.

30 сентября. Продолжаем подниматься к перевалу. В ночь на вчера выпал большой снег и лежит до сих пор, несмотря на жаркое солнце. Солнечные лучи, отраженные снегом, слепили глаза и обжигали кожу на лицах; за вчерашний день все загорели, точно под июльским солнцем. У Н.К. заболели глаза, и сегодня он ехал в очках. Наши проводники потеряли дорогу, и нам пришлось заночевать в горах вблизи аилов племени хорпа. От этих хорпа мы узнали правильную дорогу на перевал: завтра придется вернуться обратно часа на два пути до настоящей дороги. Местный абориген, которого привел к нам в лагерь Ю.Н., обещал завтра проводить нас до перевала. Он же сообщил, что за перевалом стоит в настоящее время батальон регулярных тибетских солдат, возвращающихся из Кама.

Вчера и сегодня наши ламы всячески стараются убедить нас остановиться перед перевалом на несколько дней. Причины подобных просьб не совсем ясны, вероятнее всего, — общая усталость от пройденного большого пути.

1 октября. Стоим под перевалом. Установилась ясная погода, снег на южных склонах гор весь растаял. Сегодня пали еще 2 верблюда и мул. Причиной падежа животных надо считать повсеместный плохой корм. Трава всюду редкая и очень жесткая. Сегодня сделали 6 часов, из которых 4 ушло на поиски правильной дороги. Как оказалось, вчера мы уклонились значительно к западу от дороги и, благодаря этому, миновали военный пост, находившийся у слияния восточной и западной дорог в урочище АкинХапчигай. Этот пост, по словам местных жителей, состоит из 30 человек регулярных солдат из Кама.

Местные жители, принадлежащие к племени хорпа, совершенно не похожи на монголов. У них нет выдающихся скул; глаза имеют прямой разрез; большой, часто длинный, нос и богатая растительность на лице. Одеваются хорпа в тибетские халаты, носят тибетские сапоги из шерстяной цветной материи, шляпу им заменяет копна спутанных, беспорядочно торчащих во все стороны густых, черных, всегда грязных волос. За поясому каждого заткнут длинный прямой тибетский меч. Пастух, которого мы здесь встретили и который указал нам дорогу на перевал, носил снежные очки.

2 октября. Тангла. Высота 16000 футов. Стоим между двумя перевалами. Весь день с утра дует холодный югозападный ветер; небо ясно. Посредине пути между перевалами поставлены 7 больших обо из дикого камня. Направо от второго перевала высятся 5 снежных вершин, расположенных в квадрате, — в этой области обитают 12 богов — охранителей Тибета. Боги эти очень капризны: вы никогда не знаете, чего они от вас хотят, поэтому лучше не произносить вслух названия гор, дабы не навлечь на себя гнев охранителей, который обычно разражается снежной грозой и сильным ветром.

В дороге пала одна лошадь, купленная в Цайдаме. Этим подтверди лось общее мнение караванбаши о непригодности монгольских и особенно цайдамских лошадей к горным дорогам Тибета.

3 октября. Прошли второй перевал и начали спускаться на южную сторону хребта. На втором перевале устроены сотни маленьких обо, собранных в большие группы. По обычаю, каждый караван здесь останавливается, чтобы поставить хотя бы маленький обо. Наш проводник -тибетец тоже сложил небольшой обо, посыпал его сверху жертвенным изюмом и возжег курение. По его словам, боги — охранители Тибета были милостивы к нам, этим и объясняется ясная погода сегодня. За час до перевала мы миновали военный пост, не обративший на нас никакого внимания; дорога шла по левому берегу небольшой речки, на противопо ложном берегу которой у гор стояла большая белая палатка, около палатки паслись лошади; синей струйкой вился дымок; людей не было видно. По желанию Н.К. я сфотографировал с двух сторон самую высокую вершину перевала Тангла.

На южном склоне встретили конный разъезд милиции, шедший на смену посту, стоящему на перевале. Остановились на ночь после девятичасового перехода вблизи места, называемого “Верхний горячий источник”. В пути пали: верблюд, лошадь и мул.

4 октября. “Нижний горячий источник”. Остановились в километре от источника, у речки. По дороге сегодня встречались большие стада домашних яков, видели аилы местных жителей племени хорпа.

После завтрака Н.К., К.Н.[Рябинин], Н.В.[Кордашевский] и я посетили горячий источник. Песчаниковые скалы, узорно источенные водой и ветром, причудливо склонялись над огромными бассейнами прозрачной, морского цвета воды, где спокойно плавали большие, странной формы рыбы. В воздухе слышался сильный запах сероводорода. Горячиегейзеры били в разных местах по обе стороны голубой речки. Гейзеры были разных размеров и форм: или большие, клокотавшие и пенившиеся в круглых каменных чашах, или совсем маленькие, бившие тонкой струйкой изпод земли, или просто вытекавшие изпод скал широким ручьем. Вода в источниках очень горячая. Н.К. сфотографировал один из этих гейзеров на фоне береговых скал.

5 октября. Прошли 5 1/2 часов. Переход прошел благополучно, все животные дошли до места стоянки. Сегодня опять попадались аилы и стада яков. Встретили торговый караван, шедший из Тибета. Караванщики передают, что четверо иностранцев, задержанных в Шингди, пропущены в Нагчу и далее в Лхасу. По поводу этих иностранцев Н.К. высказывает предположение, не является ли одним из них некий Фильхнер, известный путешественник, с которым Н.К. встречался в Урумчи (Синьцзян).

6 октября. Шингди. Богатое урочище, где пасутся стада в сотни голов яков. Черные квадратные палатки местных жителей привлекают общее внимание. По дороге в Шингди, на третьем часу пути, мы были несколько удивлены появлением шести черных фигур, спускавшихся, странно покачиваясь и обгоняя друг друга, с ближайших холмов навстречу нашему каравану. Казалось, эти люди были сильно пьяны или несли на себе какой-то тяжелый груз. Когда мы подъехали ближе, то увидели 6 полуголых людей, вооруженных длинными мечами, с локонами черных волос, спускавшимися до плеч. Бараньи шубы, одетые прямо на голое тело, по обычаю были спущены с правого плеча. И шубы, и голые руки были одинаково черного цвета от грязи. Один из этих шести был местный старшина, шедший предупредить нас о том, что он должен послать донесение своему начальнику о нашем прибытии, и что поэтому нам придется подождать день в Шингди, пока это донесение может быть составлено и отправлено. Из дальнейшего разговора мы узнали, что сведения о пропуске 4х иностранцев в Лхасу оказались неверными — иностранцам в пропуске было отказано и им было предложено вернуться обратно в Синин через Кам. Предложение провести день в Шингди не совсем удобно для нас, хотя, с другой стороны, это дает нам возможность приобрести новых животных взамен наших уставших. Сегодня пал еще один верблюд.

Вечером наш лагерь посетило несколько человек из соседних аилов. Особенно любопытен был один с нарумяненными щеками; в широкополой шляпе, из-под которой падали густые пряди черных волос, и с огромным гау*(* Га-у — амулетница.) в серебряной оправе на груди. Н.К. раздал им отпечатки изображения Будды Всепобеждающего; тибетцы остались очень довольны, узнав, что мы также буддисты.

7 октября. Стоим в Шингди. С раннего утра начали собираться гости из соседних аилов; часам к 11 приехал чиновник от командующего войсками восточного района Тибета. Этот командующий, носящий титул хорчичаб , имеет своей постоянной резиденцией Кам, но после нашумевшего ареста монгольского посольства в Лхасе он был переведен с частью регулярных войск в Нагчу. Таким образом, пограничная власть в Нагчу представлена теперь тремя лицами: духовным генералгубернатором, гражданским генералгубернатором и командующим военными силами этого района Тибета.

Часа через два после приезда чиновника от “чичаба” прибыл другой чиновник, уже от гражданского генералгубернатора. Оба чиновника приступили к осмотру и описи вещей и оружия Миссии; были также переписаны весь личный состав Миссии, количество животных и слуг. Затем чиновники попросили наши фотографические карточки, объясняя это тем, что в транскрибировании наших фамилий на тибетский язык могут вкрасться ошибки. Так как карточки оказались не у всех, мы снялись группой у палатки начальника, и чиновники взяли негативы с собой, обещая проявить и отпечатать их в Лхасе. Из вещей были осмотрены несколько чемоданов и большой яхтан*(* Яхтан — деревянный ящик, обитый кожей.) с танками; танки все были пересмотрены, переписаны и очень одобрены всеми присутствовавшими.

После осмотра вещей чиновники прошли по палаткам, производя поверхностный осмотр. Зайдя в мою палатку, они обратили внимание на географическую карту, лежавшую на столе, причем один из них неожиданно попросил меня показать ему район Шамбалы и утвердительно закивал головой, когда я указал ему это место.

Вещи Чимпы также были переписаны, и он завтра уезжает в Нагчу. Нам же придется, вероятно, простоять еще день в Шингди.

Вечером чиновники уехали, взяв с собой нашего проводникатибетца в качестве представителя от нас. Четверо иностранцев, неудачно добивавшиеся пропуска в Лхасу, были: двое немцев, один американец и один японец. Относительно последнего Н.К. думает, что это был не кто иной, как представитель Яманаки, известного в Америке антиквара, вывезшего в прошлом году из ТунХуана целый ряд изображений Будды и других священных предметов буддийского культа, имеющих большую археологи ческую ценность. Любопытно, что в перечне личного состава Миссии Н.К. помянут чиновниками как “король буддистов”! Это возведение Н.К. в королевское достоинство случается уже четвертый раз: так, он был принят за французского короля в Дарджилинге, в Индии; потом он был русским королем и королем американским в Синьцзяне, в Китае.

Чиновником, присланным командующим войсками, был любезно предоставлен нам наряд местной милиции из пяти человек для охраны нашего каравана.

8 октября. В ожидании гонца от губернатора занимаемся лечением животных и проверкой груза Миссии. У большинства наших грузовых мулов сильно стерты спины, отчего образуются кровоточащие гнойные раны, которые приходится время от времени промывать раствором марганцевого калия.

В 5.45 вечера прибыли два гонца с сообщением о разрешении нам дальнейшего следования до Нагчу. Вчера Н.К. через Ю.Н. обещал приезжавшему чиновнику от командующего войсками подарить этому командующему старинные карманные часы художественной работы, если командующий устроит скорый и почетный проезд в Нагчу, который подобал бы высокому рангу Посла Западных буддистов. Приехавший сегодня чиновник передал, что Посла Западных буддистов генерал встретит почетным караулом со знаменем и что генерал просит Посла прибыть поскорее, т.к. он должен на днях уехать обратно в Кам.

9 октября. Добрались до ставки командующего. Дорога была исключительной трудности: каменистые площади чередовались с кочками болот на протяжении целых семи часов непрерывного подъема. Всего в пути было 4 перевала. На третьем часу пути достигли первого уртона, где предполагали достать необходимых нам четырех лошадей; лошадей нам не дали под предлогом, что все лошади взяты на правительственную службу. По дороге у больших озер встречались стада домашних яков и видны были квадратные черные палатки тибетцев, похожие издали на сложенные штабели каменного угля. Тибетецпастух вооружен мечом и пращой, с помощью которой он перегоняет стадо с места на место.

На последнем перевале Ю.Н., чувствовавший себя плохо еще утром, совсем ослаб и принужден был сойти с коня и лечь, доктор нашел у него очень слабый пульс, грозивший параличом сердца. После продолжитель ного отдыха и приема сердечных капель Ю.Н. был доставлен на место стоянки каравана, где была уже приготовлена для него палатка.

Понемногу в наш лагерь набралось порядочное количество тибетцев и тибетянок, у последних лица большей частью раскрашены кровью. Этот обычай раскрашивать лица женщин кровью был введен одним из Далай-Лам, с целью предотвращения соблазна монахов красотой женского лица. Теперь этот обычай прочно вошел в жизнь и является отличительным признаком добродетельности женщины. Среди тибетцев встречаются совершенно европейские типы. Так, сегодня мы видели одного француза из Марселя и одного совершенного испанца. Н.К. предполагает здесь некоторую связь между народностями Тибета и западными европейцами через кочевые племена готов, которые, как известно, вышли из Тибета и осели на югозападе Франции и в Испании.

10 октября. Утром Ю.Н. стало лучше, и он с Н.К. и Н.В.[Кордашевским] поехал к командующему в ставку. По дороге с Ю.Н. опять случился припадок, принудивший его остановиться в поле на попечении доктора, тогда как остальные с Н.К. отправились дальше. Я оставался в лагере, наблюдая в бинокль процессию отъезжавших. Видя, что с Ю.Н. случился припадок, я сообщил об этом Е.И., и она тотчас же велела приготовить себе лошадь, чтобы отправиться к нему. Не дожидаясь, пока лошадь будет приведена из табуна и оседлана, Е.И. пошла вперед пешком, успев пройти половину расстояния, когда нас догнал конюх с лошадьми. Ю.Н. мы застали уже на ногах, собиравшимся продолжать путь в ставку командующего, но Е.И. решительно воспротивилась этому, настаивая на том, что Ю.Н. еще необходимо отдохнуть и успокоиться. Я поехал предупредить Н.К. о слабом состоянии здоровья Ю.Н. и о необходимо сти для него вернуться обратно в лагерь. Приехав к ставке командующего, я был удивлен, увидев Н.К. и Н.В.[Кордашевского] в окружении большой толпы тибетцев. Оказалось, что генерал еще не готов принять Н.К. и просит его подождать до 12 часов. Это было не совсем любезно со стороны генерала — заставлять Н.К. ждать в открытом поле на глазах толпы солдат. Тем более, что генерал предварительно присылал своих чиновников, прося Н.К. приехать сегодня утром. Передав Н.К. о состоянии здоровья Ю.Н. и о решении для него вернуться обратно в лагерь Миссии и получив согласие Н.К., я вернулся обратно к оставленной мною группе.

Вскоре к нам приехал один из секретарей генерала и стал настойчиво убеждать Ю.Н. ехать в ставку. Почувствовав себя значительно лучше, Ю.Н. согласился, и мы поехали всей группой к генералу. К моменту нашего приезда Н.К. с Н.В.[Кордашевским] уже сидели у генерала в его приемной палатке. Ю.Н. по очереди представил нас командующему, причем последний подавал два пальца и говорил “good morning”.

После чего все мы сели полукругом перед ложем генерала, на котором он сидел, по-восточному поджав ноги. Ложе было покрыто шкурой тигра. Пока Ю.Н. говорил с генералом по-тибетски, я рассматривал внутренность палатки. Вся она была затянута разноцветными материями, в большинстве шелковыми; за спиной генерала висел большой кусок китайского желтого шелка с вышитым по нему красным драконом; сам генерал был одет в желтую шелковую кофту с рисунком, сочетавшим дракона и свастику; под кофтой был длинный, на меху, шелковый голубой халат; на голове круглая отороченная куньим мехом шапочка с вычурным шишаком из золота, бирюзы и жемчуга, увенчанная золотой диадемой в виде Акдорже, усыпанной бирюзой и крупными рубинами.

Во все время разговора, происходившего между Н.К. и генералом через Ю.Н., секретари генерала обносили нас дымящимися чашками тибетского чая, печеньем и сушеными фруктами. По правую сторону от нас сидели трое старших офицеров, также в шелковых халатах и усыпанных драгоценностями круглых шапочках.

После обычных представлений и обмена приветствиями разговор перешел к вопросу о пропуске нас в Нагчу. Генерал с самого начала отнесся к этому вопросу благожелательно, высказав только желание подвергнуть наши вещи осмотру, для чего им был назначен один из присутствовавших здесь офицеров. Но когда в дальнейшем Н.К. упомянул об имеющихся у него фотографических снимках последних чудес американской строительной техники, генерал живо заинтересовался этим и выразил желание посетить наш лагерь лично сегодня же.

Затем генерал обещал послать гонца в Нагчу к губернатору с извещением о своем решении пропустить нас в Нагчу. И, сверх того, предложил нам завтра переехать ближе к его ставке, чтобы облегчить нам переговоры о найме нового каравана яков и покупке необходимого из съестных припасов. По словам генерала, кроме сахара, сушеных фруктов и других припасов, у него имеется лучшая индийская мука.

Когда все главные вопросы были разрешены, Н.К. передал генералу подарок: карманные часы старинной художественной работы с хадаком. Принимая подарок, генерал встал, пожал руку Н.К. и Е.И. и сказал “good morning”. После передачи подарка Н.К. с другими остался обедать у генерала, а я поспешил в наш лагерь приготовить людей к встрече командующего.

Около 4 ч. дня послышались звуки рожков, и к лагерю стал приближаться отряд всадников, в голове которого развевалось огромное пестрое знамя; вслед за знаменем рысил взвод солдат в английских мундирах с английскими винтовками за плечами. За солдатами ехали генерал, Н.К., Е.И. и др. Подъехав к лагерю, взвод солдат построился в две шеренги фронтом к следовавшей за ними колонне и, пропуская мимо себягенерала, привстал в стременах, отдавая честь; горнист играл какой-то сигнал.

У палатки Н.К. был приготовлен легкий завтрак, и сюда был проведен генерал с некоторыми из его офицеров. После завтрака, во время которого демонстрировалась мощь американской техники и были подарены генералу американские стальные очки, командующий приступил к осмотру вещей Миссии и подарков, предназначенных ДалайЛаме. Осмотр затянулся почти до заката солнца и не был еще закончен, когда генерал собрался уезжать к себе, обещав закончить осмотр завтра. Перед отъездом, по предложению Н.К., генерал зашел к Чимпе и обещал последнему отправить его в Нагчу завтра со своими солдатами.

От генерала мы узнали, наконец, точные сведения о тех 4х таинственных иностранцах, которым отказали в пропуске на Лхасу: фамилия одного из них — Фильхнер, как и предполагал раньше Н.К. Все они сейчас находятся в одном переходе от Нагчу, где собирают караван. Им предоставлено право выехать из Тибета на Ладак.

Во время осмотра вещей с Ю.Н. случился третий припадок, и он принужден был лечь в постель.

11 октября. Перенесли наш лагерь к ставке командующего. В 2 ч. дня приехал проводник-тибетец, отправленный еще из Шингди в Нагчу с чиновником губернатора. Он сообщил Н.К., что губернаторами был послан о нас запрос в Лхасу два дня тому назад.

Как только лагерь был устроен, Ю.Н. через меня передал генералу записку с извещением о нашем прибытии, на что генерал ответил приглашением к себе, если позволит здоровье Ю.Н.

К командующему поехали Н.К., Ю.Н. и доктор. Генерал был очень любезен, возмущался поведением губернаторов Нагчу, создающим лишнюю волокиту с пропуском нашего каравана, и при Н.К. составил и отправил губернаторам письмо с приказанием прибыть обоим завтра к нему в ставку.

Вечером в военном стане было краткое служение: гудели священные раковины и туземные рожки мелодично переливались на фоне мягкого баритона барабана. После служения горнист сыграл вечернюю зорю.

12 октября. Приезжал генерал. Завтракал. Прислал коекаких продуктов и необходимого для наших коней ячменя. Сообщил о полученном им от губернаторов Нагчу донесении, в котором последние обещают прибыть не позднее утра завтра.

Чимпа совсем отделился от нашего каравана. Завтра, вероятно, уедет в Нагчу. Н.К. дал ему одного верблюда и деньги на наем яков до Нагчу. Производили подсчет павших за дорогу животных нашего каравана. Всего пало собственных животных 20 и наемных 2 из общего числа 97.

Здоровье Ю.Н. улучшается.

13 октября. Умер Чимпа.

14 октября. Приезжали трое старших офицеров хорчичаба, закончили осмотр наших вещей. Осмотр продолжался с 10 ч. утра до 4 ч. вечера.

От губернаторов Нагчу пришло сообщение, в котором последние оговаривают свой неприезд болезнью.

15 октября. В 10 ч. утра Ю.Н. и затем Н.К. уехали к генералу продолжать разговоры о пропуске. Генерал обещал отправить еще одного гонца к губернаторам и, если будет нужно, даже кого-нибудь из своих старших офицеров. Пропустить же нас за своей личной ответственностью генерал боится, приводя в пример случай с губернаторами Нагчу, едва не лишившимися своих голов за пропуск в Лхасу монгольского красного посольства.

16 октября. Наступают холодные дни; по утрам иней; речка замерзает, сохраняя ледяной покров почти до 2 ч. дня. Природа области Хор так же бедна, как всюду в Чантанге: холмистая равнина с невысокими горными хребтами, покрытыми снегом на горизонте, с мелководными речками, населенными двумя-тремя видами небольших рыб; горные склоны обычно голы, усеяны мелким щебнем и лишайниками; в долинах жесткая болотная трава, теперь уже совсем желтая и твердая, как проволока. Население области Хор живет в четырехугольных палатках из шерстяной материи с прямоугольным отверстием наверху для выхода дыма от очага; одеваются хорпа в бараньи шубы общего с монгольским покроя; более состоятельные аборигены одевают еще поверх шубы тибетское “пуру”; сапоги носят шерстяные, на кожаной подошве; иногда целиком кожаные; шапок не носят совсем. Хорпа занимаются разведени ем яков, служащих для них единственным источником существования. В среднем самка яка дает в день немногим более одного литра молока. Лошадей здесь встречается мало; лошади низкорослые, слабосильные. Сами хорпа также не отличаются хорошим телосложением, роста они по большей части среднего, с бледными, худыми лицами и слаборазвитой мускулатурой рук. Поражающее количество нищих.

Поневоле приходится согласиться с утверждением, что на Востоке количество чиновников всегда соперничает с количеством нищих.

17 октября. Сегодня утром генералом отправлен гонец прямо в Лхасу с письмом, в котором подробно описаны все обстоятельства егознакомства с Великим Посольством Западных буддистов. На завтра назначен отъезд генерала в Кам.

При нас предположено оставить одного из старших офицеров — майора Х. Н.К. думает повидать генерала до его отъезда.

Приходил майор, говорил об отправленном генералом гонце в Лхасу, передал Ю.Н. и Н.К. приглашение генерала прибыть к нему завтра к 10 ч. утра. По всему ходу переговоров видно, что генерал имеет намерение оттянуть окончательный ответ до получения им распоряжений из Лхасы и для того прибегает к разнообразным уловкам и изощрениям — типичная восточная политика.

18 октября. Генерал уехал. Под звуки рожков и винтовочные выстрелы. Утром к генералу ездили Н.К. и Ю.Н. с доктором. Н.К. занял очень твердую позицию и настаивал на решительных мероприятиях со стороны генерала в отношении губернаторов Нагчу. Генерал и на этот раз уклонился, предложив Н.К. самому написать письмо губернаторам. Письмо будет написано Ю.Н. в твердых тонах и отправлено завтра в Нагчу.

Вчера ночью пал большой белый мул. Уже третье животное за время нашей стоянки здесь. Причиной падежа животных следует признать реакцию после напряжения пройденного пути и отсутствие хорошего корма.

Местность, где мы стоим, называется Чортен-Карно, по имени большого белого чортена, воздвигнутого здесь в память какого-то события.

19 октября. Сведения о Фильхнере, полученные от генерала, подтвердились: Фильхнер находится в Нагчу, откуда будет препровожден в Индию через Рудок. Таким образом, задача магнитной карты Тибета будет им разрешена удовлетворительно, несмотря на запрещение въезда в Лхасу. Любопытно, что из Нагчу до Рудока Фильхнеру правительство Далай-Ламы предоставляет свои перевозочные средства и продовольствие.

20 октября. Был майор. Ждет завтра гонца от губернаторов. После ухода майора прибыл гонец из Нагчу; ответа на письмо Н.К. гонец не привез. Майору прислано короткое письмо, в котором губернаторы повторяют, что их прежнее решение дождаться ответа из Лхасы остается неизменным.

21 октября. Составлено второе письмо губернаторам. Письмо это переписано майором на тибетский язык в палатке Ю.Н. и будет им отправлено в Нагчу завтра утром.

22 октября. Кончились запасы ячменя для лошадей. После 12ти выпал снег, сопровождаемый громовыми раскатами. Чтобы прекратить в дальнейшем снегопад, майором заказаны в ближайшем монастыре соответствующие служения. После грозы небо расцветилось всеми оттенками голубого и зеленого тонов.

23 октября. 8 ч. утра. Ламы соседнего монастыря оказались не совсем успешны в своих молениях: снег продолжает идти.

10 ч. утра. Произошла смена караула. Свернул свою палатку и уехал десятник, назначенный нам генералом. Новый десятник не говорит на лхасском наречии, чем затрудняются какие-либо сношения с ним. Второй караул, назначенный чиновником губернатора еще из Шингди и сопровождавший нас до ставки командующего, снялся несколько дней тому назад и уехал в Нагчу.

12 ч. дня. Пришел майор. Никаких сведений из Нагчу им получено ни сегодня, ни вчера не было. Н.К. решил написать губернаторам третье письмо и отправить его с нашим проводником-тибетцем. Майор разрешил ехать с письмом одному из наших слуг в сопровождении солдата.

6 ч. вечера. Произошел скандал с дракой между двумя нашими слугами. Оба были пьяны. Чтоб избежать в дальнейшем подобных прецедентов, приводящих в результате всегда к упадку дисциплины в караване со всеми вытекающими отсюда последствиями, Н.К. сообщил о случившемся майору с просьбой принять меры к наказанию виновных. Один из слуг, тибетец, был вызван майором для строгого внушения с предупреждением в случае дальнейших безобразий подвергнуть его телесному наказанию. Репрессии ко второму будут применены завтра ввиду его нетрезвого состояния теперь.

Завтра вместе с письмом губернаторам Нагчу будут отвезены подарки: серебряный чайный сервиз и бинокль. Вместе с тем наш посланец закупит для нас в Нагчу необходимое из продуктов и ячмень для лошадей.

24 октября. 8 ч. утра. За ночь выпал еще снег и продолжает идти до сих пор.

9 ч. утра. Вернулся посланный к майору с извещением, что сегодня ехать в Нагчу нельзя изза снега. Снег выпал на 4 дюйма. К 10 ч. должен придти майор.

11 ч. утра. Пришел майор. Поставил ряд новых условий для посылки гонца в Нагчу. Теперь вместо нашего слуги едут двое солдат его конвоя. Письмо губернаторам пришлось вскрыть и переписать, т.к. майор поставил условием, чтобы его имя ни под каким видом в письме не упоминалось.

1 ч. дня. Гонцы отправлены. Принято предложение майора отправить наших животных на лучшие пастбища за день пути на северовосток. Животные будут отправлены сегодня же в сопровождении двух табунщиков. Со своей стороны майором также назначены для охраны наших стад трое местных жителей со старшиной. Нашим табунщикам выданы 2 карабина Маузера и 40 шт. патронов.

5 ч. дня. Новый десятник, похожий на Мольера, по выражению Н.К., оказался не буддистом. Он принадлежит к секте бонпо. Становится понятным, почему внешность и некоторые из обычаев племени хор так мало отвечают буддизму. Сущность учения бонпо до сих пор еще мало известна европейцам. Одно очевидно, что ими приняты многие обряды и символы буддизма, но только в их противоположении и сохраняя древнейшую шаманскую основу.

7 ч. вечера. Почти весь день с небольшими перерывами шел мелкий снег. С утра одним из наших лам устроена на шесте небольшая ветряная мельничка, на крыльях которой написаны заклинания против снега.

В соседнем монастыре старший лама погружен в глубокую медитацию над благополучным разрешением вопроса о пропуске нас в Лхасу. Н.К. передал через майора этому ламе хадак и пожертвование на монастырь в размере 10 долларов.

25 октября. Ночью шел снег. Утро было туманное, теплое. По желанию Н.К. я сфотографировал наш лагерь, занесенный снегом. Днем стало совсем жарко, снег сильно стаял.

27 октября. Вернулся гонец из Нагчу с ответом от губернаторов. Губернаторы извещают “Великого Министра Западных буддистов”, что они, получив его письмо, “совпали ртами” и будут очень счастливы видеть Министра в стенах Нагчу-Цзонга.

Посланные им подарки губернаторы, по местному выражению, “съели”, т.е. приняли. Но, несмотря на съеденные подарки и цветистые любезности, прямого ответа о разрешении въезда в Нагчу губернаторы в своем письме не дают. По-видимому, они по-прежнему ожидают ответа из Лхасы, который по каким-то, нам неизвестным, причинам задерживается. Нормально письмо от Нагчу до Лхасы идет 4 дня.

Вечером вернулся второй посланец из Нагчу, закупавший для нас продукты. Он привез на шести яках 12 мешков ячменя, 10 фунтов свечей и немного сушеных фруктов. Овощей в Нагчу не оказалось. Мешки, употребляемые в Тибете для перевозки зерна, небольшие, вместимостью около 25 кг каждый.

28 октября. Н.К. составил по-английски письмо Далай-Ламе, в котором указывается на недопустимое отношение со стороны лхасского правительства к Посольству Западных буддистов, принужденному в течение 3х недель ожидать разрешение на въезд в Лхасу, находясь всамых тяжелых условиях на высотах Чантанга при наступившем холодном времени года. Письмо это было отправлено сегодня вечером через майора в адрес губернаторов Нагчу для дальнейшей отправки в Лхасу. Вместе с тем написано короткое письмо и самим губернаторам, где указывается на критическое положение Миссии изза ограниченного запаса продовольствия и болезни некоторых членов Миссии. Майором также написано письмо губернаторам с подтверждением тяжелого положения Миссии.

29 октября. Приехал с пастбища один из табунщиков. Вчера пал один мул. Верблюды плохо едят траву: жесткая и колючая, трава ранит им рты.

31 октября. Четверо наших караванщиков, возвращающихся из Нагчу на родину, получили сегодня верблюдов, которых они думают отправить на хорошие пастбища в Шингди до момента оставления службы в нашем караване.

1 ноября. Ежедневно в Нагчу и обратно проходят караваны яков. Из соседних аилов к бывшей ставке командующего ежедневно подвозят на яках баранью шерсть в небольших тюках.

2 ноября. Гонец, отправленный в Нагчу с письмом губернаторам и Далай-Ламе, не вернулся.

Сегодня Н.К. предполагает отправить телеграмму в Нью-Йорк, Unitar, с изложением обстоятельств дела о задержке Буддийского Посольства в Чантанге. Телеграмму послать не удалось: не пришел майор. Уже второй день майор прилежно молится: он говорит, что на своем веку убил много людей и потому теперь должен грехи свои замаливать. Прошла новая волна слухов — Фильхнер якобы остается на зиму в Нагчу, ибо проезд в Индию ему не разрешен; весной он уедет обратно в Синин. Монгольское Посольство высылается и в скором времени проследует обратно в Халху.

3 ноября. Приходил майор. Обещал отправить гонца с телеграммой в Лхасу. Сообщил, что им поручено одному из “тантриков”, живущих в пещерах Чантанга, заботиться о сохранении хорошей погоды на все время нашей стоянки здесь. Лама, медитировавший над благополучным разрешением вопроса о нашем пропуске в Лхасу, сообщает, что ответ Далай-Ламы придет через 4 дня.

3 ч. дня. Приехали послы от губернаторов Нагчу, привезли обратно посланные им прежде подарки, сообщив, что эти подарки могут им быть вручены только лично Великим Послом.

Ответ Далай-Ламы на письмо хорчичаба получен и переотправлен ими адресату 3 дня тому назад, следовательно, известия от генерала мыможем ждать дня через 4 (генерал сейчас находится в 3х днях пути на восток от нашей стоянки). Послы привезли подарок от губернаторов и населения Нагчу — 3 мешка гороха и 1 мешок риса. О Фильхнере: Фильхнер отправлен в Индию уртонами 3 дня тому назад.

4 ноября. Послы губернаторов уехали обратно в Нагчу, взяли с собой текст телеграммы, отправляемой Н.К. в Нью-Йорк, Unitar.

5 ноября. За ночь выпал глубокий снег. Утро теплое, солнечное. Около 10 часов в лагере появился неизвестный монгол, по его словам, прибывший вчера из Нагчу. Монгол этот, родом из Махая, едет с письмом Далай-Ламы к князю Курлык-Бейсе. Он сообщил нам ворох всяких сведений, которые лучше всего отнести к области слухов. Так, например, по его словам, в Лхасу месяц тому назад прибыла батарея из двух орудий из Гиангцзе, а кроме того, Далай-Лама просил англичан прислать роту английских солдат; что в Лхасе обеспокоены появлением большого количества русских со стороны Монголии, и что поэтому на линию Нагчу—Лхаса стянуты большие количества тибетских войск. Сообщил он также, что в Лхасе задержаны 5 обратных караванов монгольских и голокских, в общем около 100 человек. Спрошенный о Фильхнере, монгол сказал, хотя он лично Фильхнера не видел, но знает, что последний находится еще в Нагчу. Властями Нагчу получено письмо с приказанием приготовить подводы для высылаемого из Лхасы монгольского красного посольства.

6 ноября. День холодный. Ночью был небольшой снегопад. Беспокоит судьба наших караванных животных: из-за большого снега верблюды могут погибнуть.

7 ноября. Утром майор прибыл в сопровождении десятка местных жителей, принесших 10 мешков ячменя и мешок цзампы. Майор вручил Н.К. письменный ответ ламы, медитировавшего над благополучным разрешением вопроса о пропуске нашем в Лхасу; в письме сказано, что ответ можно ожидать сегодня, завтра или послезавтра и что ответ этот будет или хорошим, или средним, но не плохим.

После обеда приехал старший табунщик с сообщением о падеже двух животных: мула и лошади. Верблюды не едят уже второй день (вследствие большого снега), еще через 2 дня, если снег не стает, многие из них падут.

Эти дни, пока мы здесь стоим, между майором и губернаторами Нагчу возникла интересная переписка по поводу наших трех куриц. Так майор, в одном из своих первых писем губернаторам, дал о нас хороший отзыв, как о людях, не занимающихся охотой, фотографированием, съемкой планов и т.д. На что последовало возражение из Нагчу, что мы, однако, съели бывших у нас трех куриц. Тогда майор написал в ответ опровержение, доказывая рядом неоспоримых фактов, что курицы эти находятся у него в добром здоровье и заботливом уходе, и что они были подарены ему Великим Послом Западных буддистов...

8 ноября. Н.К. составил второе письмо Далай-Ламе. Вместе с письмом будет отправлена телеграмма в Нью-Йорк, Unitar, с копиями сотрудникам в Париж, Лондон, Италию, Испанию и Японию. В телеграмме указывается катастрофическое положение Миссии, задержанной на высотах Чантанга уже второй месяц, в снегах, при истощившихся запасах продовольствия и начавшихся заболеваниях среди членов Миссии и служебного персонала. Сотруднику в Париже*(* Г.Г.Шкляверу, секретарю Французской Ассоциации друзей Музея Рериха.) указано обратиться к содействию французского правительства и прессы.

Сегодня около 5 часов дня мы были свидетелями дикой расправы солдата — ординарца майора над десятником, приставленным к нашему лагерю для исполнения наших поручений. Солдат бил десятника в спину большим камнем. Причину этой расправы нам установить не удалось. Когда солдат ушел, товарищ десятника, помогавший последнему добраться до палатки, сказал, обращаясь к Ю.Н.: “Вот как девашунг обращается со своим народом”. Наши монголы, присутствовавшие при сцене избиения, тоже были поражены такими тибетскими обычаями.

6 ч. вечера. Температура воздуха _25° C. Сегодня утром доктор сказал: “С точки зрения медицины и физиологии наше положение катастрофическое. Мы все погибнем. Спасти нас может только чудо”.

9 ноября. 8 ч. утра. Гонец с письмом Далаю и телеграммой уехал.

9 ч. утра. Прошел большой верблюжий караван из 35 животных в сторону Нагчу. Н.К. послал двух наших монголов узнать, является ли он караваном князя Курлык-Бейсе, который должен около этого времени пройти в Лхасу. Монголов вернул с дороги приставленный к нашему лагерю десятник, сообщив о распоряжении майора не допускать каких бы то ни было сношений нашего лагеря с проходящими караванами. Тогда Н.К. послал майору письмо с требованием разъяснений, на каких основаниях нам не разрешается сноситься с посторонними людьми. На что последовал ответ майора, что караван этот ушел недавно из Нагчу без разрешения властей и теперь возвращен с дороги обратно; и что нам сноситься с этими людьми не следует, т.к. на его, майора, обязанности лежит охранять нас от общения с дурными людьми.

6 ч. вечера. Майор, запрошенный о ячмене для животных, запас которого пришел у нас к концу, дал ответ, что местное население не имеет возможности более снабжать нас ячменем, т.к. последнего у него мало.

Сегодня, как обычно по вечерам, майор пьян. Его солдаты также пьяны и развлекаются игрой в кости. Хмельной напиток приготовляется тут же в лагере кустарным способом. Между прочим, выяснилось, что прошедший утром в Нагчу верблюжий караван принадлежал, как и предполагал Н.К., князю Курлык-Бейсе. Таким образом, объяснения майора оказались вымыслом.

10 ноября. Не получая до сих пор ответа из Лхасы, Н.К. решил писать английскому пограничному комиссару Бейли в Гангток о пропуске Миссии через границу Индии, т.к. цель Миссии в Тибете уже не может быть осуществлена изза пропущенных сроков. 24 ноября 1927 г. в Соединенных Штатах Америки состоится Всеобщий Собор Западных буддистов для избрания Главы Западных буддистов. Таким образом, объединение буддистов Запада и Востока, по-видимому, не сможет быть осуществлено вследствие нелепой и бестактной политики правительства Далай-Ламы.

11 ноября. В час дня пришел майор. Сегодня он получил известие от генерала, в котором последний сообщает о получении им письма из Лхасы, в котором генерал извещается, что его письмо правительством получено и ответ на него придет в ближайшие дни.

Сегодня Н.К. отправляет гонца с телеграммой в Гангток, Бейли, через Нагчу. Этот же гонец привезет нам из Нагчу ячменя и необходимое из продуктов.

12 ноября. Явился уездный начальник с пакетом, в котором было первое письмо Н.К. Далай-Ламе, посланное в Лхасу еще 28 октября. Уездный начальник дал при этом странные объяснения: будто бы гонец, посланный с письмом, заболел в дороге и письмо потерял. Теперь это письмо было кем-то найдено и доставлено уездному начальнику. Причем последний просил о случившемся не доводить до сведения майора, обещая доставить нового гонца.

10 ч. 30 мин. Гонец с письмом Далаю отправлен. В письме сделана приписка с изложением истории пропажи письма.

Через полчаса после отъезда гонца в наш лагерь прибыли двое солдат, которые должны были выехать вчера в Нагчу с телеграммой Бейли. Они привезли обменять часть денег, т.к. в Нагчу старые императорские китайские доллары не идут. Пришлось обменять им эти доллары на доллары выпуска 3го года Китайской Революции, которые принимаются особенно охотно.

12 ч. дня. Приехал табунщик Дорчже с сообщением о падеже трех верблюдов. 13 ноября. 10 ч. утра. Вчера утром и сегодня из Нагчу идут большие караваны верблюдов и лошадей. Так, вчера прошло до 40 верблюдов и свыше 20 лошадей, сегодня прошло 2 каравана в общей сложности до 30ти животных. Вчера нашим монголам удалось переговорить с людьми одного из караванов. Это были монголы из БарунЦзасака, возвращавши еся на родину. Их задерживали в Нагчу в продолжение трех недель, намереваясь отправить с ними членов высылаемого из пределов Тибета монгольского красного посольства. Монголы рассказывают, что это посольство находится в Лхасе под домашним арестом; выходить на улицу членам посольства разрешается только в сопровождении солдата, причем вступать в разговоры с населением им запрещено. Сообщают также, что в Лхасу последнее время приезжало много англичан. Месяц тому назад в Лхасе деревья были еще покрыты зеленой листвой. Далай-Лама здоров и чувствует себя прекрасно.

Вечером пришел майор, принес 3 мешка ячменя и 30 фунтов масла. Н.К. сказал майору много неприятных вещей о бесчеловечном отношении к Миссии правительства Далай-Ламы, держащем больших людей, которые привыкли жить в отопляемых помещениях, в суровых условиях климата Чантанга в продолжение более месяца. Майор выражал соболезнование и сожаление и, в конце концов, просил Н.К. самого написать обо всем этом правительству, т.к. он, майор, писать таких вещей не смеет.

14 ноября. Отправлено третье письмо Далай-Ламе. Во избежание недоразумений, как это было с первым письмом, третье письмо отправлено через хорчичаба, имеющего право прямого сообщения с Лхасой помимо губернаторов Нагчу.

Весь день идет снег. Тепло.

Вечером произошел скандал с одним из наших слуг, бурятским ламой, после чего лама был убран из лагеря в распоряжение майора. Вместе с этим ламой ушли и двое других лам — тоже буряты.

15 ноября. Поздно вечером к лагерю майора с востока подкатили таркунцы, встреченные неистовым лаем собак. Пришел або (десятник), сообщил: привезли “тантрика”, будут пороть за неуспешность противодей ствия снегопаду...

16 ноября. 9 ч. утра. Отправили верблюдов в Нагчу-Цомра на лучшие пастбища. В Цомра верблюды будут постепенно продаваться проходящим караванам. Сегодня пал один верблюд и белый мул.

17 ноября. Н.К. простудился и второй день не выходит из палатки — явление совсем необычное. Многие из членов Миссии за эти 7 месяцев не выдерживали испытаний тяжелого пути: так, Миссия должна былапростоять более двух месяцев в местности Шарагольчжи, чтобы переждать жаркое время года, оказывающее губительное действие на здоровье Е.И.; сейчас на Чантанге холод повергает в уныние доктора — у него расширение сердца и застарелый ревматизм ног; Ю.Н. перенес тяжелое сердечное испытание на последнем переходе из Шингди; полковник совсем опустился: целыми днями не выходит из своей палатки, побледнел, осунулся и выдумывает для себя различные болезни. Из всех членов Миссии один только Н.К. за весь долгий путь ни разу не выказывал утомления или раздражения. И ни на минуту не покидала его жажда неутомимой деятельности. Даже теперь, в нашем одиночном тюремном заключении на Чантанге, Н.К. нисколько не изменился: своей настойчиво стью в требованиях объяснений о причинах задержания Миссии и своим непреклонным желанием двигаться дальше, несмотря на неполучение ответа из Лхасы, Н.К. вывел из терпения обоих губернаторов Нагчу, и даже сонный майор, оставленный нам в качестве заместителя хорчичаба, в беседах с Н.К. начинает проявлять несколько повышенное настроение.

18 ноября. От майора сегодня узнали, что едет гонец от генерала с письмом из Лхасы. Гонец задержался на последнем перевале на 5 дней изза больших снежных завалов.

Со скандалисталамы, по настоянию Н.К., майором взыскан денежный штраф в размере 35 долларов. Деньги эти пойдут в пользу одного из местных монастырей.

19 ноября. Вернулся солдат из Нагчу с продуктами. Ему удалось достать у частных лиц 4 мешка ячменя, мешок муки и немного других продуктов. На базаре Нагчу ничего достать нельзя, т.к. сообщение с Лхасой прервано изза большого снега. По этой же причине губернаторы Нагчу вернули два письма Далай-Ламе и телеграмму в Америку, а также и письмо Бейли. Таким образом, из всех посылок Н.К. через Нагчу прошла только одна телеграмма в Нью-Йорк, посланная 4го ноября (по крайней мере, она не вернулась обратно), и последнее письмо Далай-Ламе, отправленное через генерала 14го ноября. Рассказывают о невероятных трудностях пути между Нагчу и Лхасой изза большого снега. Так, на одном из перевалов умерло четверо лампаломников, возвращавшихся из Лхасы. Ни гонцы, ни торговцы не имеют возможности выехать из Нагчу в Лхасу.

21 ноября. Здоровье Е.И. поправилось, только после семидневного пребывания в темноте палатки Е.И. принуждена теперь одевать синие очки для предохранения глаз от ослепительных лучей солнца, отраженных снегом. Н.К. еще кашляет, но уже выходит на воздух, со вчерашнего дня составляя совместно с доктором новые планы к разрешению затянувшей ся проблемы нашего сидения на Чантанге.

Майор уже второй день уверяет, что письмо от генерала должно прибыть не сегодня завтра. Ламатантрик, погадав на бараньей лопатке, тоже уверяет в скором получении письма.

22 ноября. 3 ч. дня. Н.К. беседовал с майором, настаивал на пропуске Миссии в Нагчу, указывая на болезнь некоторых из членов Миссии. Майор возражал, ссылаясь на невозможность для него ехать куда-либо, не получив соответствующих распоряжений из Лхасы. Кроме того, майор заверял категорически, что гонец от генерала должен прибыть не позднее завтра. И когда Н.К., основываясь на таком категорическом заявлении, потребовал доставить нужные нам для каравана 70 яков и 20 лошадей, майор обещал к этому сроку животных доставить. Среди перипетий с генералами и майорами тибетскими Н.К. неоднократно говорил: “Ну что же, тибетцы хотят пройтись перед нами голыми во всем безобразии их физической и духовной наготы; пусть исполнится справедливость, ведь известная степень невежественности не может входить в Эволюцию”.

24 ноября. Гонца от генерала нет. Яков и лошадей тоже нет. Сегодня ушла последняя возможность приступить к осуществлению целей Миссии в Тибете. Сегодня, 24 ноября, открылся Буддийский Собор в Соединенных Штатах Америки, на котором будет избран Глава Западных буддистов. Возможность для Тибета сказать свое слово на этом Соборе окончательно отпала; рука западных последователей Будды, протянутая для дружеского приветствия и установления взаимного сотрудничества буддистам Востока, осталась висеть в воздухе. Вековая замкнутость Тибета привела его к окончательной омертвелости.

Теперь перед Миссией стоит лишь задача, каким путем лучше оставить пределы Тибета. Н.К. думает избрать путь на Индию через Шигацзе, т.к. на этом пути нет перевалов, что особенно ценно при передвижениях в зимнее время.

25 ноября. Происходила беседа с майором о посылке гонца к генералу с требованием продуктов, запас которых пришел у нас к концу, и с просьбой сообщить лхасскому правительству о нашем желании пройти в Индию через Шигацзе, минуя Лхасу, где Миссия не имеет уже никаких целей к осуществлению. Майор отнесся очень благожелательно к мысли выезда из Тибета через Шигацзе, т.к. последнее является его родиной и он очень будет рад сопровождать нас туда. Майор посоветовал написать об этом намерении также и губернаторам Нагчу. 26 ноября. Вернулся гонец из Нагчу, посланный 5 дней тому назад с двумя первыми письмами Далай-Ламе, переименованными в адрес девашунга, и с препроводительным письмом губернаторам Нагчу. Письма эти гонец привез обратно с объяснением, что губернаторы писем к переотправ ке в Лхасу не приняли и были очень раздражены, видя такое наше нетерпение (52 дня ожидания?!) дождаться ответа от правительства. Из продуктов гонец также не смог купить ничего, таким образом, дня через два мы останемся без сахара, мука тоже приходит к концу, и тогда придется питаться одним мясом яка, которое еще доставляет нам майор.

27 ноября. 7 ч. вечера. К майору прибыл гонец от генерала. О результатах узнаем завтра утром.

28 ноября. Генерал вернул третье письмо Н.К. Далай-Ламе с припиской, в которой указывается на невозможность посылки письма в Лхасу вследствие больших снежных заносов. Кроме того, добавляет генерал, ответ правительства о разрешении или неразрешении въезда в Лхасу должен придти через губернаторов Нагчу, являющихся пограничны ми таможенными властями. Таким образом, генерал вежливо, но категорически отказался содействовать нам в каких бы то ни было сношениях наших с Лхасой. Основываясь на этом, Н.К. просил майора написать губернаторам о своем желании перейти в Нагчу, с территории генерала в ведение губернаторов. Майор обещал написать. Вместе с тем, этот же гонец отвезет губернаторам третье письмо Далаю и письмо Бейли, возвращенное генералом, таким образом, несмотря на отказ губернаторов в пересылке писем в Лхасу, Н.К. хочет настоять на своем.

В Нагчу, по словам майора, вследствие обильных снегов падеж скота выразился в 2/3 наличного состава. Население разбирает на дрова многие строения, т.к. аргал доставать сейчас изпод снега невозможно.

30 ноября. Последние дни у нас несколько остро встал вопрос продовольствия. Так, у нас кончились запасы сахара, мука тоже приходит к концу. Сегодня достали немного чуры — сушеного кислого молока. Чура, смешанная с небольшим количеством муки и масла, дает довольно съедобные лепешки, вкусом похожие на русские сырники. Н.К. шутит: “Надо посмотреть ящик с моими красками, если они замерзли и стали негодны, их тоже можно смолоть на пищу, ведь они на казеине...”

Такое длительное пребывание на одном месте, при почти полной невозможности какого-либо приложения своей энергии, дает свои результаты — так все разговоры и планы на будущее у всех имеют своим отправным пунктом Дарджилинг, совершенно игнорируя предстоящий еще месяц пути через Тибет. Н.К. сегодня сказал: “Я уже настолькочувствую себя в Индии, что представление о необходимости еще проходить тибетскими землями кажется мне нелепостью”.