В сегодняшней России юродивых больше, чем при дворе Анны Иоанновны. Во тьме невежества то и дело вспыхивают светлячки-одноминутки: предсказатели, колдуны, контактеры, вся нежить и нелюдь, которую не бывает видно при свете. Воздух пропитан истерической жаждой чуда, и чудеса происходят, но какие-то унылые — то появляется некто, к голому телу которого прилипают три пол-литра, то через какого-то хитрованца начинает вещать Будда (почему Будда, почему в Сочи, и неужели не нашел он другой рупор?) — но и Будда вещает что-то суконное, домотканое, много раз слышанное и читанное.

А между тем внутри этой первобытной малограмотной тьмы ежесекундно происходит настоящее чудо — рождаются дети. Полные нездешнего света, чистые, гениальные они приходят к нам вестниками будущего, и каждый из них способен овладеть всей сложностью распахивающегося перед ними мира в непостижимо короткие сроки — это ли не чудо?

Нам бы учиться у них, нам через них бы приобщиться к Богу, но давно уже стали для нас учителями шарлатаны и сумасшедшие, псевдодуховные шаманы и функционеры, загоняющие глупую паству в сети своих тоталитарно нетерпимых сект, последнее прибежище тех, кто лишен творческого огня.

И каким бы гениальным ни был каждый ребенок, но он от рождения слаб и во мраке ночи, лишенной воздуха духовной свободы, слепнет. У него еще нет иммунитета, нет опыта, нет, наконец, юмора, основанного на знании Высшего, чтобы противостоять окружающей бесовщине. И потому так часто “духовное” воспитание калечит душу ребенка, душу человека следующего тысячелетия.

Увы, и религиозное воспитание в наших условиях способно породить лишь маленьких средневековых святош. Не Истине, а организации, не Духу, а букве подчинены неокрепшие души испуганно крестящихся в церкви детей. Хорошо, если встретится им мудрый пастырь, который пробудит в них воспоминание о том божественном свете, с которым вошли они в этот мир — но хватит ли на всех таких пастырей в лоне нашей официальной церкви?

Мы чудовищно виноваты перед нашими детьми. Им, входящим, мы предоставили на выбор только два образа духовного мира — хаос дикого поля с вьющимися колдунами и шаманами и жесткие степи организованной религии.

В конце XX столетия мы реанимировали удушающее Средневековье. А рядом кривляется мир материальный, тоже “учитель” для наших детей — улица с ее “бей по почкам?”, телевизор с игрой (!) “Деньги. Деньги? Деньги!”, политика с ложью, цинизмом, с проповедниками ненависти и нетерпимости. И странно, и страшно слышать при этом самоубаюкивающие песнопения о наступающей Эре Водолея и о том, что Россия еще научит весь мир духовности.

Больное общество, больная страна, больные дети...

Не “перестройкой” и не “обустройством” назвал когда-то предстоящие нам задачи Николай Константинович Рерих, а ёмко и точно — исцелением России. Россия исцелится своими детьми, нашими с вами детьми, если им будет дан шанс, если с семьи и со школьной скамьи им будет дана возможность реализовать свою врожденную приобщенность к Высшему.

Воспитание личности и создание характера должны стать краеугольными камнями педагогической лестницы. Ценностная ориентация, расширение сознания, самоусовершенствование человека и совершенствование общества во имя человека — все это не прекраснодушные слова, а реальные дисциплины образовательных учреждений ближайшего времени.

В области духовной педагогики, к счастью, работают сейчас многие — но силы их разрозненны, и большинству не хватает информации о том, что делают их единомышленники у нас и за рубежом. И твердо зная, что не учить и тем более не “Учительствовать” нужно всем нам, полуобразованным, а “учиться, учиться и еще раз учиться”, беру на себя смелость предложить вниманию читателей некоторые наблюдения за опытом близких нам по духу педагогов других стран.

Тьма сгущается перед рассветом — будем помнить об этом и надеяться. “Трудимся ночью” — назвал одну из своих картин С.Н.Рерих. Будем помнить и об этом.

А когда-то педагогика совсем не интересовала меня, и мне было странно то упорство, с которым Святослав Николаевич Рерих заставлял меня заниматься ею. В частности, он был просто одержим мыслью, что я должен изучить опыт Бангалорской школы и рассказать о нем. И надо сказать, чем больше я погружался в атмосферу этой школы, тем интереснее становилось и хотелось узнать как можно больше, до самых глубин, до мельчайших деталей.

И первое впечатление как раз об атмосфере. Мы сидим с директрисой в тенечке в углу просторного внутреннего двора. На другом его конце, достаточно далеко от нас, нескончаемой струйкой вливаются в классы веселые отдохнувшие дети. И почти каждый, заметив издали нас, специально делает крюк и, подбежав, радостно здоровается с директрисой. А та, улыбаясь, говорит каждому ласковые напутственные слова.

Можете вы представить что-либо подобное в какой-либо из наших школ? Чтобы детям доставляла радость встреча с директором? Чтобы специально подойти и поздороваться, хотя для этого надо пробежать под палящим солнцем не один десяток метров?

Вся школа звенит от счастья, вся школа цветет улыбками. Все вежливы, хотя никто не ходит по струночке, учителя не рявкают, ученики не дерутся, чужой человек проходит по светлым коридорам как долгожданный гость, не боясь, что по нему пробегут старшеклассники, как стадо несущихся бизонов.

У нас знающие о существовании этой школы обычно называют ее Бангалорской школой Рериха. Формально это не так — Рерих не был ни ее создателем, ни руководителем. Ее создали ученики и последователи видного философа и йога Ауробиндо Гхоша, его имя она и носит. Но по сути Рерих, действительно, в течение тридцати лет был истинным наставником и учителей, и учеников, их вдохновителем и другом. Он жил их ежедневными интересами и обсуждал с ними долгосрочные концепции существования школы, размышлял над архитектурными планами здания и участвовал в школьных праздниках и конкурсах. Он даже проводил в классах своего рода “политинформации”, зачитывая детям статьи из журнала “Советский Союз”. Его присутствие вносило в светлые солнечные помещения какую-то благородную нордическую необыкновенность и особую праздничность.

Носящая имя Ауробиндо, созданная воспитанниками его ашрама и находившаяся под ежедневным неотступным вниманием Рериха, школа тем не менее не учит ни интегральной веданте Ауробиндо, ни принципам “Живой Этики”, ни догмам какой-либо из существующих в штате Карнатаке религий. И это при том, что именно морально-нравственное воспитание лежит в основе всей ее программы.

Существует она с 1962 года, многие воспитанники прошлых лет вернулись в нее преподавателями, другие привели в нее своих детей. Школа эта частная, но общий объем знаний дается по государственным стандартам. На более чем 2100 учеников приходится примерно 130 учителей. Не время и не место сейчас вдаваться во все детали — их у меня, благодаря Святославу Николаевичу, накопилось множество (учебники, дневники, фотографии, записи, пособия) — хочу остановиться лишь на некоторых, бросившихся в глаза и запомнившихся.

В школу принимают с трех лет. Здесь проходит и детство, и юность — в одном здании, среди тех же товарищей, от детсадовского несмышленыша до без пяти минут взрослого, без травматического разрыва, без смены обстановки и требований, в условиях спокойной поступательности развития.

Родители, узнав о существовании школы (в частности, из объявлений в газетах) приводят своих детей на беседу с директрисой. Эта первая беседа остается в памяти ребенка как забавная игра — добрая тетя показывает ему картинки, шутит с ним, причем на его родном языке, немаловажная деталь для многоязычной Индии. Для директрисы же эта беседа — исходный момент определения личности будущего школьника. Показывая картинки, она отмечает его реакцию. Смеясь и играя, определяет степень его развития. Результаты беседы находят отражение в первом описании характера, со всеми плюсами и минусами. Записи эти она сохраняет у себя навсегда, но ни родителям, ни детям, даже по прошествии времени, не демонстрирует.

Раскрытие личности, построение характера — вот цель школы. Не просто дать знания, а научить учиться. Научить думать, приучить размышлять (“когда тебе нечего делать, то вместо прогулок, суеты, бессодержательных разговоров, сядь спокойно и, глядя на небо или на море, на деревья, постарайся сконцентрировать свои мысли на вопросах:

зачем я живу? Как надо жить? Чего я хочу и что нужно делать?). Проводятся уроки медитации, уроки памяти. Один час в день советуют проводить в молчании, говоря лишь самое необходимое. Советы учителей иногда бывают неожиданными, как например: не хочется учить по учебнику, возьми сугубо научную книгу на ту же тему и заставь себя прочесть хотя бы половину; после этого учебник будет читаться легко и с интересом.

Наряду с общеобразовательными предметами учат йоге, учат терпению и терпимости, учат даже улыбаться. Не стыдятся проявлять свою любовь к детям, обнимают их, глядят, шутят — при этом нет ни чувства превосходства над учениками, ни избирательности и любимчиков. “Каким должен быть учитель?” — спросил я директрису. “Три момента важны, — ответила Адити Васшитха, — самоуважение учителя, но и понимание относительности своей важности; самоконтроль, не позволяющий ни гнева, ни обиды; жизнь в соответствии с проповедуемыми принципами. И еще одно, — добавила она, помолчав, — надо сделать так, чтобы учителя, у которых плохо дома, черпали бы силы в школе”.

Моральное обучение ненавязчиво расцветает в этой атмосфере добра и взаимоуважения. То в виде еженедельно меняющихся “лозунгов” на стене, то утренней надписи на классной доске, то россыпью букв на обороте тетради или дневника (где у нас либо таблица умножения, либо Гимн Советского Союза) сопровождают ребенка изречения, заставляющие думать о несуетном.

Вот некоторые из них, которые я второпях списал себе в блокнот:

— “Наша жизнь должна управляться любовью к Истине и стремлением к Свету”

— “Бесцельная жизнь всегда жалка”

— “Нам, каждому из нас, предстоит сыграть определенную роль, выполнить определенную работу, занять место, которое только мы можем занять”

— “Выше, всегда выше! Никогда не успокаивайтесь на достигнутом”

— “Вы должны воздерживаться думать о тех, о ком вы не можете думать хорошо”

— “В других мы находим то, что есть в нас, и если мы всегда видим вокруг себя грязь, значит где-то в нас самих есть грязь”

— “Мир оглох от бесполезных слов”

— “Какие бы трудности на нас ни обрушились, но если мы будем истинно спокойными, решение придет само”

— “Тело должно так же решительно отторгнуть болезнь, как разум отторгает лживость”

— “Великая красота скрыта в простоте”

— “Если вы сможете всегда улыбаться жизни, то жизнь в свою очередь будет всегда улыбаться вам”

— “Нет большего мужества, чем признать свои ошибки”

— “Переделайте себя, если вы хотите переделать мир” Но, разумеется, моральное обучение не ограничивается разбросанными сентенциями. Оно идет по хорошо разработанной программе, по специально написанным учебникам. Их читают дети дома, вперед, а потом на уроках идет обсуждение прочитанного материала, делаются попытки примерить его на себя. В младших классах читают истории всех времен, разбитые по разделам, например, истории о мужестве — какая возможность вспомнить и своих героев, и отдать должное героям других стран! Но учебник идет дальше, и ребенок узнает, что есть мужество не только физическое, но и еще более трудное — внутреннее, духовное. Мужество не согласиться, мужество заступиться, мужество пойти против толпы. Другие главы рассматривают такие темы, как искренность, терпение, строительство и разрушение. Более старшие изучают такие непривычные для нас тексты, как “Дисциплина”, “Отношение к еде”, “Как учиться?”, “Как развивать свое тело” — а рядом с ними и совсем уже серьезные темы: “Идеал”, “Смерть” и т.д. Учитель не тратит время урока на изложение темы, его дело завязать и направить дискуссию, вовлечь в нее всех — и разве не учится при этом педагог у своих собственных учеников?

И вот здесь я хочу остановиться на одном моменте, на мой взгляд, имеющем принципиальное значение. “Карточка успехов” выдается (под аплодисменты всей школы) не тому, кто обошел других, а тому, кто превзошел свои собственные результаты прошлого раза, не тому, кто “лучше всех”, а тому, кто стал лучше самого себя. Я соревнуюсь не с зубрилой Клавой с первой парты, а самим собой прошлого месяца. И пусть Клава получила две “карточки успеха”, а я только одну, но я поднялся над самим собой вчерашним!

И с этим связано еще одно, очень тонкое обстоятельство: всем родителям раз в два месяца рассылается информация об успехах их чада и — внимание! — только положительная, чтобы ребенок гордился своим табелем, а не стыдился его.

От родителей ждут помощи, чтобы не получилось так, что они сдали ребенка, а дальше отдувается только школа, и потихоньку воспитывают и их, рассылая им специальные педагогические бюллетени. Родителей приглашают в школу, и они рассказывают детям о своих профессиях. Если у них проблемы, то по субботам (день не учебный) они приходят к учителям и беседуют с ними без детей и без директрисы.

Кстати, еще одна деталь. В каждом из двух зданий школы есть, помимо ведущих уроки педагогов, еще по два учителя — один из них всегда сидит в кабинете и готов ответить на любые организационные вопросы, а другой ходит по этажам, чтобы прийти на помощь, если потребуется — вдруг, объяснили мне, у кого-то из учеников заболит голова или живот.

По субботам собираются все учителя, слушают лекции, обсуждают события в школе и стране, обсуждают “Правила поведения” — нет, не учащихся, а учителей! Вот некоторые из них:

— “Никогда не требовать от других того, что не делаете сами”

— “Никогда не говорите ребенку — это тебе пока нельзя, вот вырастешь, тогда...”

— “Школа — семья, страна — семья, человечество — семья”

И последнее, самое трогательное, открывающее всю тонкость индийской души.

В школе принята форма, и за ношением ее строго следят (другое дело, что в отличие от наших школ, у них есть свой портной, и поэтому их форменные платья не похожи на безразмерные балахоны).

Придти на занятия (кроме дополнительных в субботу) не в форме — немыслимо. И только один раз в году каждый ученик приходит в обычной, не форменной одежде. Это происходит в его собственный день рожденья. И он идет по коридорам, и все поздравляют его: ведь школа — это большая семья. Как вся Индия. И как все человечество.

Ясно, что здоровыми эти дети быть не могут. А если рождается слепой малыш, что ждет его, как не ранняя смерть?

К этим обреченным детям приходит на помощь Миссия Рамакришны. Так происходит встреча самого страшного, что есть в Индии, и самого лучшего. Высокие интеллектуалы, философы, поднявшиеся над всеми религиозными различиями, сделавшие девизом своей жизни великую формулу бытия “единство в многообразии”, монахи Миссии Рамакришны деятельно служат ближним своим, в том числе и несчастным слепым детям, которых угораздило появиться на свет на самом темном дне индийского общества.

Миссия отстроила неподалеку от Калькутты целый город знания — Нарендрапур, названный в честь Вивекананды (Нарендранатх — его до-монашеское имя). В этом городе спокойно и деловито, без помпы и излишних сентиментов идет ежедневная работа по спасению беднейших из бедных — слепых детей. Конечно, здесь мало общего с престижной Бангалорской школой — здесь идет борьба с бедой, отверженностью, смертью. Но и тут ученики встречают вас широкими улыбками счастливых людей.

Деревенских слепых обучают профессиям сельским — в основном, это птицеводство, рубка тростника (и снова становится жутко — при виде сверкающего лезвия), уход за крупным рогатым скотом. Всем выпускникам Миссия дарит корову и дает безвозмездно ссуду на обзаведение (около миллиона рублей по нынешнему курсу). Время от времени для приезжих устраивают спектакли — крохотный слепыш, изучающий птицеводство, на ощупь совершенно безошибочно определяет расставленные перед ним комбикорма. В программу обучения входит также специальная физкультура и обычные занятия по государственной программе.

И все же рассказать я хочу совсем о другом. Не социальная и не экономическая сторона представляется мне наиболее интересной для нас в этом благородном эксперименте, а мировоззренческая.

Поясню конкретным примером. Любой индийский мальчик, слепой ли, зрячий, знает Джавахарлала Неру. Они знают его жизнь, его труды, его роль в истории — но зрячий знает еще и его облик, знает, как он выглядел, и узнает его даже без подписи. В Нарендрапуре слепые дети тоже знают, как выглядел Неру, какую он носил шапочку, знают черты его лица и неизменную розу в петлице, знают и не спутают его ни с кем. Конечно, они не смогут узнать его по фотографии, но скульптурный портрет им доступен, а главное, когда они слышат это имя, они внутренне “видят” именно Неру.

Достигается это чрезвычайно кропотливой работой и педагогов, и самих учеников. В распоряжении слепых огромный демонстрационный зал, где на столах стоят изображения людей, муляжи животных и растений, модели машин и зданий. Каждую свободную минуту слепые стараются провести в этом зале. Тысячи раз, сначала неуверенно, потом решительнее, потом быстрее ощупывают они чуткими пальцами выставленные фигурки, и в конце концов достигают мгновенного узнавания, как мы — при мимолетном взгляде на знакомый предмет.

У меня было там ощущение, что они видят и знают гораздо больше нас. Скажи мне “рыба”, и я представлю себе нечто усредненное. Слепые дети Нарендрапура с легкостью различают 15 видов рыб, 26 видов птиц и даже 5 видов змей. Они знают, как выглядел Ганди и каким был Христос, они “видят” внутренним зрением своим все возможные типы зданий, включая даже эскимосское иглу, которое наверняка не видел в своей жизни не один из их соотечественников.

Они даже знают, как выглядит бенгальский алфавит, тот, которым пользуются их зрячие братья, хотя специально для них, для недавно еще обреченных на смерть детей неприкасаемых, Миссия печатает книги особым шрифтом для слепых на 6 индийских языках. И я нисколько не удивился, когда крохотный худой и безглазый дитенок, узнав, что я из Москвы, с гордостью показал мне на выпуклой карте, где находится Москва.

Этим людям Миссия не только спасает жизнь, учит их, дает им профессию и устраивает на работу, монахи открывают им образы окружающего мира, не выпуклости и не вмятости, слагающиеся в картину, а именно образы.

И снова на мой вопрос — а преподаете ли вы им какое-то конкретное учение, скажем, учение Рамакришны? — прозвучало сдержанное: нет, это их дело потом выбрать, мы же стараемся дать им только общее представление об Истине через морально-этические положения.

И последнее — свои экзамены по государственной программе слепые школьники сдают вместе со зрячими и только диктуют, а не пишут свои ответы. Они не нуждаются в поблажках, школа Нарендрапура — это хорошая школа.

Нет слов, нам необходима совершенно новая школа — школа духовности, школа жизни. Собранный по крупицам опыт уже работающих в разных странах школ может и должен быть адаптирован к нашим условиям и нашим традициям. Мир уже входит в новое тысячелетие — тысячелетие синтеза и единства, терпимости и надрелигиозной духовности; школа обязана помочь ребенку стать тем, кем он изначально (“по образу и подобию”) является. Гражданин Земли, соединяющий макро- и микрокосмос, он должен обладать иммунитетом против зла, пошлости, насилия (не знак ли нам, что самый страшный бич конца века — это отнятие именно иммунитета?), он должен стоять над всеми различиями, но одновременно быть верным своим традициям, своей культуре. Он должен иметь все условия для реализации своего таланта, а талантлив каждый! Он должен быть деятелем, тружеником, работником, он должен служить другим людям — сказано: “Если вы хотите найти Бога, то служите Человеку”. “Все это очень сложно, — говаривал С.Н.Рерих, — но одновременно и очень просто. Надо найти Путь, и Путь сам выведет вас”.

Но в заключение я хотел бы сказать о другом. И век, и Путь требуют знаний. Не случайно сказалось о нашей полуобразованности, грехе гораздо более серьезном, чем даже полная безграмотность. Половина наших бед — от невежества, от полузнания, оттого, что “что-то слышали”, а по-настоящему не знаем. И хотя вся нормальная жизнь — это учение, и каждое событие и встреча — урок, но кто же даст основы знаний, как не школа?

Только не скучными и заумными рассуждениями, не тягомотиной взрослых диссертаций, не через зубрежку и цитаты. Так было, так есть, но так не должно быть.

Но в том, что видео сегодня — это хруст костей и беспомощная порнография — повинно наше нынешнее средневековье, повинна наша массовая культура, повинны, наконец мы с вами, отдавшие его в грязные руки. В окружающем нашу страну мире преобладают другие тенденции.

Приведу только один конкретный пример. Япония, Осака, Музей Этнологии. Он похож на стихи Гумилева:

Музей наполнен голосами счастливых детей, как роща пением птиц (и никакой гробовой “музейной” тишины”). Но есть в нем и абсолютно тихое место — длинный коридор с десятками индивидуальных кабинок с видеомагнитофонами. В толстых тетрадях в каждой кабинке, одна на японском, другая на английском, вы выбираете название фильма, вставляете в щелочку билет в музей, нажимаете нужный вам номер, и механическая железная рука отыскивает заказанный вами фильм в хранилище, бережно переносит его в вашу кабинку, вставляет его в видеомагнитофон, вы надеваете наушники, и на экране телевизора перед вами начинается живое течение чьей-то экзотической жизни.

Я ткнул пальцем наугад и оказался на крохотном тихоокеанском островке. Почти голые первобытные люди зажили передо мной обычной своей .жизнью, не обращая внимания на наблюдающий за ними объектив. Как Миклухо-Маклай, я на сорок минут поселился в этом племени, при мне они готовили еду, уходили на охоту, ссорились и мирились. Я видел их разрисованные лица и присутствовал при том, как их разрисовывали, я слушал их язык, наблюдал за их общением, я стал невидимым членом их маленького сообщества.

Боже мой, если бы мне было опять четырнадцать лет!

И тут самое время еще раз удивиться японской продуманности каждой детали. Дело в том, что жители этого затерянного в океане острова, согласно легенде, когда-то очень давно мигрировали из Японии и показанная в фильме экспедиция имела целью проделать обратный путь. В конце фильма отважные островитяне, преодолев все невзгоды, доплывают-таки до своей прародины — но время поджимало, я вынужден был нажатием кнопки вернуться в Музей Этнологии.

Дух захватывает, когда представляешь, какой может стать школа, причем любая, даже сельская, если на смену традиционным методам придет видеообучение!

А пока по всем городам России ползет с видеоэкранов мутная жижа примитивных боевиков, изощренного насилия, животного секса...

* * *

Чему научит детей наша школа? Тому, что нет Бога? Или тому, что совесть — это романтическая химера? Или все же тому, что голос совести в глубинах человеческого я есть голос Высшего, голос Истины, в разных культурах и в разных религиях носящий разные имена?