Пребывание
Рерихов в Харбине имело одну особенность — склонность к военному делу
и военным. Конечно, это не было простой любовью к воинскому искусству
(Юрий Рерих окончил специальный военный факультет в Сорбонне), а таило
в себе далеко идущие планы.
Н.К. Рерих был принят интеллигенцией
Русского Китая и Маньчжурии с распростертыми объятиями, его деятельность
оказалась популярной во всех харбинских кругах, и прежде всего — в военных.
Дружественную поддержку он получил в лице председателя местного отделения
Российского Общевоинского Союза (РОВС) генерала Г.А. Вержбицкого. Наладил
также близкий контакт с другими генералами — В.Д. Косьминым (Военно-Монархический
Союз), Е.Г. Сычевым (Восточно-Казачий Союз), генералом Соболевским (Легитимисты).
В первые же дни по приезде Рерих не забыл и о главе русской эмиграции
на Дальнем Востоке генерале Д.Л. Хорвате, который в 1921-22 гг. оставался
непоколебимым оплотом Белой армии в Сибири (наравне с атаманом Г.М.
Семеновым и бароном Унгерном). Случаен ли такой целенаправленный
интерес к генеральской верхушке?
“Отбор
генералов” начался еще задолго до приезда в Харбин. Летом 1932 года
вице-президент Музея Рериха З.Г. Фосдик (Лихтман) направила письмо брату
Н.К. Рериха, Владимиру Константиновичу, в котором она просила передать
книги Юрия Рериха “По тропам Срединной Азии” не кому-нибудь, а двум
уважаемым генералам — Хопра и Мори. Приведем здесь письмо к начальнику
охранных войск по Южно-Маньчжурской железной дороге генералу Мори, так
как эта фигура имеет важное значение для понимания Харбинской миссии.
“9 июня 1932. Дорогой генерал
Мори, согласно распоряжениям доктора Джорджа де Рериха, я с удовольствием
пересылаю Вам, через В. К. Рериха, его новую книгу "По тропам Срединной
Азии", снабженную приветствием автора. Д-р Дж. де Рерих, который относится
с величайшим почтением к Вам и Вашей великолепно осуществляемой работе,
будет очень благодарен, если Вы примете его труд, и надеется на отклик
по прочтении книги. Искренно уважающая Вас, Зинаида Лихтман”
[23].
Весьма вероятно, генерал Мори
был выбран не случайно. Этот выбор имел под собой некоторую мистическую
подоплеку. Фамилия генерала практически совпадала по транслитерации
с именем Учителя Мории. И хотя такие фамилии, как “Мори”, “Морев”, и
даже на французский лад “Моруа”, были широко распространены в светской
среде, среди интеллигенции, но Рерихи избрали именно армейского генерала.
Он являлся крупным военным деятелем и был, следовательно, идеальной
фигурой для претворения в жизнь их замыслов. Любой генерал — это, прежде
всего, армия и ее солдаты, а Рерихам нужна была армия.
Весной 1934-го, по пути на Дальний
Восток, Рерихи встретились в Париже с целым рядом русских генералов,
исповедующих философию “утвержденцев”. (Находясь на чужбине, “утвержденцы”
стремились к защите отечества и помощи ему всеми средствами). Встреча
произвела на всех глубокое впечатление. За Н.К. Рерихом закрепилось
имя, данное ему полковником Шмаковским, — “Богатырь духа”. Генеральный
секретарь Французской Ассоциации друзей Музея Рериха Г. Г. Шклявер начал
сближаться с этим политическим движением, вероятно, по настоянию Н.К.
Рериха. 7 и 14 марта, а затем 30 мая он посетил собрания “утвержденцев”,
вдохновленный недавней встречей “со своим Гуру” и горячо веря в то,
что “начинается новая страница в исторических судьбах Родины”. И в дальнейшем
продолжал регулярно посещать эти собрания. 28 ноября Шклявер даже выступил
на заседании “утвержденцев” и прочитал “обширный” доклад “О перспективах
российской национальной внешней политики”. Тема говорит сама за себя.
Он писал Н.К. Рериху, который находился уже в Харбине: “Генерал Оприц
просил передать Вам привет, а также атаман Богаевский... и генералы
Акулинин, Хорошкин, Черячукин и проч.” [24]. Кстати, будучи в Париже,
Рерих посетил Казачий музей и имел беседу с его главой, генералом
графом Граббе. В дальнейшем они обменялись письмами. Генерал благодарил
за “Знак” (чаша со змеем на лиловой ткани), преподнесенный в дар музею.
Уже в Харбине Рерих опубликовал свой очерк “Утверждение”, прославляя
“рост живых начал” в организациях “утвержденцев”.
Все
эти незначительные, на первый взгляд, события, происходившие в Париже,
приобретают совершенно другой оттенок, а может быть, даже вписываются
в стройную систему, если учесть, что Шклявер причисляется к создателям
“Российского Эмигрантского Оборонческого движения”. Важнейшим постулатом
этого “движения патриотов” являлась идея сохранения “русской территории”,
невзирая на большевиков (“большевизм сам кончится”) [25].
Однако самый тесный контакт в
Париже был установлен с генералом Н.Н. Головиным. Повод нашелся удобный
— Ю.Н. Рерих слушал курс его лекций во время обучения в Сорбонне в 1922/23
годах. Этот генерал, известный всей русской эмиграции как крупный военачальник
и педагог, прославился своими знаниями в области стратегии и тактики
ведения военных действий. Еще в средине 20-х он предпринял попытки создания
“положительной науки” о войне. В Белграде вышла знаменитая книга Головина
“Мысли об устройстве будущей Российской вооруженной силы” (1925). Естественно,
что Н.К. Рерих включил генерала в орбиту своих действий. Он попытался
организовать для Головина курс лекций (на иностранных языках) в Америке,
а может быть, и на Дальнем Востоке, в Японии и Маньчжурии. Через неделю
по прибытии в Нью-Йорк Рерих направляет И.А. Кирилову, брату председателя
недавно образованного Сибирского Общества при Французской Ассоциации,
открытку с просьбой сообщить ему биографические сведения, касающиеся
Н.Н. Головина.
“20 марта 1934. Дорогой Иван
Акимович, сейчас получил запрос относительно "Куррикулум Вите" генерала
Головина. Это необходимо для будущих лекций. Будьте добры прислать эти
данные с ближайшей почтой. Привет всем друзьям. Сердечно, Ваш Н.
Рерих” [26].
Этот
запрос несколько раз повторяется в последующих письмах к Кирилову, что
говорит об исключительной важности намеченного лекционного турне.
Именно
И.А. Кирилов, вместе со своим братом А.А. Кириловым ответственный за
сибирское направление работы в Обществе, берется упрочить контакт с
Дальним Востоком, с японской и харбинской печатью. Ему помогает Г.Г.
Шклявер, делая ставку на представителя посла Японии во Франции господина
Судзуки. “Сейчас я укрепляю позиции по всему нашему широкому фронту,
— пишет Шклявер Н.К. Рериху. — С Ал. Ак. Кир[иловым] мы обсудили наметившиеся
благодаря Вам новые пути сотрудничества... Мне удалось создать мост
между сибиряками и Судзуки” [27]. Нужно сказать, что во Франции Николай
Константинович лично встретился с японским послом. “Посол был чрезвычайно
доволен встречей” [28]. А Шклявер впоследствии стал получать от посольства
“различные материалы о Маньчжоу-Го”.
И.А. Кирилов принимается за составление
книги “Сибирь и ее будущее”. Она задумывается как сборник статей, в
который будут включены очерк самого Рериха “Сердце Азии”, а также статьи
“Сибирь. Краткий географический и исторический очерк” (И.А. Кирилов),
“Железнодорожные и речные пути сообщения Сибири” (П.Ф. Козловский),
“Казачество в Сибири” (генерал Хорошкин), “Дальний Восток и Япония”
(архиепископ Нестор), “Вклад Сибири в мировую культуру” (А.А. Кирилов).
Что называется, гвоздем программы планируется в сборник огромная по
объему (по существу две отдельные статьи) работа генерала Головина “Современная
стратегическая обстановка на Дальнем Востоке”. Оформить Сибирский сборник
Н.К. Рерих предлагает своей картиной “Ойрот, Вестник Белого Бурхана”
и рисунком “Белухи” из путевого альбома, что вполне будет отвечать,
по выражению художника, “чувству Азии”. Книга намечена к выпуску в издательстве
“Рерих Музеум Пресс” на английском и французском языках, дабы “позволить
иностранцам оценить значение Сибири в судьбах мира” [29]. Срок ее выхода
в свет — конец 1934 или начало 1935 года. Однако ноябрьские события
в Харбине — о них еще пойдет речь далее — заставили Рериха отказаться
от издания книги “Сибирь и ее будущее”. Она навсегда была похоронена
в архивных бумагах американского издательства.
Чтобы
усилить и провести в жизнь сибирскую идею, Рерих осенью 1934-го предпринял
издание самостоятельной книги “Священный Дозор”. В нее вошли в основном
его харбинские очерки и выступления. Причем даже взгляд мельком не упустит
программный характер большинства статей. В книгу было включено приветствие
Н.К. Рериха “Славное Сибирское казачество” (речь в Харбине 3 октября
1934 года), в котором он напоминал о “великом еще несказуемом значении
Сибири”, о знамени Ермака Тимофеевича, о Сибирских кооперативах и алтайской
вершине Белухе. “Белуха стоит белоснежным свидетелем прошлого и поручителем
будущего” [30].
Эта
речь стала залогом высокого авторитета Рериха в кругах местных казаков.
Доверительные отношения установились с руководством Сибирского Казачьего
Войска. В ноябре состоялось новое выступление академика перед казаками
в театре “Весь Мир”. И вскоре он профинансировал издание “Войскового
Юбилейного Сборника”. Сохранился в копии один редкий документ, письмо
председателя Войскового представительства в Харбине Сибирского Казачьего
Войска, адресованное Рериху.
“26 февраля 1935 года. Глубокоуважаемый
Николай Константинович. С большой радостью получил я Ваше письмо от
21 января с.г. Я поспешил сейчас же ознакомить с ним членов Войскового
Представительства, а затем и всех станичников нашей здешней станицы.
Войсковое
Представительство в своем заседании, заслушав Ваше письмо и мой доклад,
постановило:
"Просить Председателя засвидетельствовать
великому русскому художнику академику Николаю Константиновичу Рериху
наше глубокое уважение и искреннюю признательность за его щедрый дар
на издание нашего Войскового Юбилейного Сборника. Воспоминание об этой
помощи нам в нашем войсковом деле Сибирские казаки унесут с собою в
родные станицы вместе с образом великого русского художника и большого
мыслителя, просветленному и умудренному взору которого ясно видно, что
возрождение нашего поверженного в бездну греха русского народа, восстановление
нашего Великого Отечества близится. Русский народ отшатнется от измышленных
кумиров и вернется к истинному Богу и будет строить свое государственное
существование на основах Веры, Доблести и Труда. И верный сын Родины,
Сибирский казак, в бодрости, имея дальних и ближних друзей, дойдет до
Родной земли и под сенью знамени Ермака Тимофеевича будет верно и преданно
служить Ей как встарь".
Копию Вашего письма ко мне и
постановления по нему Войскового Представительства я сообщаю всем станицам
Сибирского Войска, вынужденно находящимся в Великом Русском Рассеянии.
Прошу принять наши уверения в неизменно глубоком к Вам уважении и преданности.
Председатель Войскового Представительства, полковник Березовский”
[31].
Еще
в сентябре 1934 года, по завершении первого этапа экспедиции в Баргу,
произошло событие, которое спутало карты сразу всем политикам. РОВС
перекупил харбинскую газету “Русское Слово” на пожертвование, сделанное
руководству Союза академиком Рерихом из его личных средств. Пожертвование
в размере 1000 американских долларов [32], по тем временам огромное.
Фактически был приобретен собственный печатный орган, который мог формировать
общественное мнение в среде русской эмиграции. Добавим, что в благодарность
РОВС избрал Рериха почетным членом редакции, а уважаемый академик, в
свою очередь, “рекомендовал” газете трех корреспондентов. Это были Г.
Шклявер, В. Шибаев и И. Муромцев — сотрудники рериховских учреждений
соответственно во Франции, Индии и Америке. Таким образом, покупка газеты
стала серьезной политической акцией И.К. Рериха, “решившего подчинить
Союз своему влиянию” [33], как писала впоследствии местная пресса.
Первый номер возобновленной газеты
вышел незадолго до Дня Непримиримости, который отмечался повсеместно
7 ноября 1934 года молебнами и заседаниями. (День русской скорби и траура
выражал идею скорейшего освобождения России от большевизма). Но газета
явилась только начальным шагом к согласию политических партий и разрозненных
сил азиатского зарубежья. Момент был решительный, и Рерих выступил главным
идеологом собрания, состоявшегося в День общеэмигрантской непримиримости.
Заседание было устроено в помещении Русского клуба по инициативе Общевоинского
Союза, Трудовой Крестьянской партии и Союза Младороссов. Свою солидарность
выразили и другие организации: Военно-Монархический Союз, Легитимисты,
Союз Нового поколения. Беженский Комитет. Харбинская пресса писала,
что на собрании “особенно ярко выявилось стремление русской эмиграции
к необходимому объединению... во имя России” [34]. Некоторые считали
объединение уже свершившимся фактом.
Газета
“Русское Слово” вышла с заголовком “День Непримиримости объединил всю
эмиграцию” (8.11.1934). Она опубликовала полный текст речи высокого
покровителя РОВСа академика Рериха. Речь начиналась словами: “Да воскреснет
Бог и расточатся врази Его!”. Впрочем, этими же словами и заканчивалась.
(Вспомним гимн композитора Завадского!) Она была посвящена религиозным
основам сотрудничества. Фактически в речи содержался призыв к близкой
борьбе “под знаменем Духа Святого” с богоборческими силами.
“Не
однажды человечество, обуянное тьмою, выступало на богоборчество...
Не однажды народы обрекали себя на одичание и утеснение. Гидра безбожия
пыталась поднимать свою ядовитую голову, но каждый раз подтверждалась
истина, что Свет побеждает тьму. После темноты еще ярче Свет.
В
сиянии солнца солнц невозможно спать, и встает человек в бодрствовании
к новому труду, к созиданию. И теперь расточатся все враги Бога. Народы
поймут светлую ответственность созидания. Созидание требует сотрудничества.
Сотрудничество требует доверия... Не будет повторением твердить об единении.
Даже пчелы и муравьи малые знают эту основу...
Оружие
Света, заповеданное Апостолом, куется в сотрудничестве. Идущие за Бога
не могут рассеяться. Воинство светлое может проверять доспехи свои,
но движение добра и строительства замирать не может. Не всегда заметны
обычному глазу сроки и внутренние движения... В час сужденный, в час
близкий зазвучат бранные трубы в светлом приказе: "Да воскреснет Бог
и расточатся врази Его!"” [35].
Полный
пафоса клич Рериха показался харбинцам несколько абстрактным. Некоторые
эмигрантские круги, в частности, партия харбинских фашистов К.В. Родзаевского,
расценили “траурное заседание” как “попытку создания антифашистского
блока”. Сам же Рерих знал определенно, чего он хочет, возможно, собирая
воинство для будущих азиатских походов. По крайней мере, он хорошо усвоил
по приезде в Харбин настроение разнородных слоев русского общества,
которое очень точно выразил глава Академической группы проф. Г.К. Гинс:
“Мы, солдаты, ждущие своего призыва...” [36].
Накануне отъезда рериховской
экспедиции в глубь Монголии, 17-го ноября 1934 года начали происходить
события, которые нанесли удар по “военным замыслам” Рериха, связанным
с его идеей построения нового Сибирского государства. Русская фашистская
партия раздула в прессе травлю Рериха и его учреждений в Харбине. Провокационный
материал появился сразу в трех газетах, финансируемых японцами. Можно
предполагать, что это было делом рук японской разведки, которая сняла
фотокопии частных писем Рериха в почтовой конторе на японском судне
“Катору Мару” осенью 1924 года. И ровно через 10 лет эти письма всплыли
как компромат на “легата Белого Братства” в связи с его планами “захвата
Сибири”. Военная ориентация Рериха и его сына, их работа среди эмиграции,
вероятно, становилась помехой в намерениях Японии постепенно подчинить
молодое государство Маньчжоу-Го своему влиянию.
Что именно предприняли Рерихи,
чтобы противостоять выпадам, спровоцированным японской стороной, сказать
с определенностью невозможно. Известно, Николай Константинович обратился
по дипломатическим каналам к правительству Японии с просьбой дать официальную
оценку развязанной против него кампании. Министерство иностранных дел
Японии ответило Рериху через свое посольство в Пекине письмом господина
Сайто, в котором заверяло, что “инциденты такого рода не повторятся”
(14.2.1935). Однако дело было сделано, и все остались при своих интересах.
Харбинские газеты в апреле и мае 1935-го снова выступили с обличением
великого “масона и розенкрейцера”. А Рерих отправился в длительную экспедицию
на окраины Гоби. Основной сезон полевых работ начался в марте, когда
экспедиционный отряд тронулся из Пекина на Калган, и длился до сентября
1935 года. Именно этот период является крайне важным для понимания “военных
интересов” Рериха в Азии.
В нашем распоряжении имеется
копия неопубликованного маньчжурского дневника (1934-35) Ю.Н. Рериха.
Он представляет собой небольшую записную книжку, 60 листов, на развороте
форматом в половину тетрадной страницы. Этот дневник — действительно
малого объема, на каждый день приходятся записи в среднем по 3-10 предложений.
В отличие от дневника отца, Н.К. Рериха, и экспедиционных дневников
подобного рода, у Юрия Николаевича подробно представлен материал, пригодный
для составления военных маршрутов (карт) или ведения боевых действий
(топография местности, замеры высот, расстояния в милях от характерных
природных объектов, русла пересыхающих рек, повороты дорог, роза ветров).
Наибольшее удивление вызывает подсчет японского транспорта, а также
план-схема ставки Барун-сунитского князя Дэвана, каменные постройки
которой потенциально могли использоваться для обороны и укрепления военных
отрядов. Учитывая предельную краткость дневниковых записей, приходится
отдать должное их автору в приоритете сведений военного характера
перед ботаническими и этнографическими.
Для
наглядности приведем выборочно цитаты из дневника Ю.Н. Рериха за 1935
год.
“31 марта. Дорожная
застава Хоруг-суму. Выехали на Калганский тракт двумя милями
западнее Улан-нурской заставы. Возле Улан-нура встретили два японских
автомобиля, ехавших из Долон-нура.
2
апреля. Значительные перемены [настроения] у местных монголов.
Рост милитаризма.
9
апреля. [Князь] Ван ожидал приезда губернатора Калгана, генерала
Сунь-чи-ина, который, по слухам, находится в пути, с 800-ми солдатами.
12
апреля. 11-го через Хатан-суму проехало два японских грузовика
по направлению в ставку.
13 апреля. Вечером
пришло известие, что калганский генерал-губернатор вернулся в Калган,
простояв в ставке неполный день. Всего с ним шло 11 машин, из
них 6 грузовых с солдатами конвоя.
14
апреля. Рано утром две японские машины из ставки прошли в Долон-нурском
направлении (одна грузовая и одна легковая).
6 мая. Сильный
W-NW ветер. Ожидаем сегодня возвращения машины из Калгана. Начали собирать
монгольские кличи... К вечеру в направлении на Сунитскую ставку прошли
4 японских грузовика, следовавшие по Долон-нурской дороге.
7 мая. Сильный
NW ветер продолжается. Утром 4 японских грузовика прошли в обратном
направлении.
9
мая. [Высота] 4600 футов. 14890 миль [по спидометру]. Выехали
в 8.20 утра... Выехали на Ургинскую дорогу. 14897,47 м. — налево Ларсе-новская
заимка (скот). 14904,04 м. — Хоток-суму по левую руку. Азимут с точки
на дороге 250°. [Высота] 4300 футов. 14913,12 м. — сухое русло реки.
14913,13 м. — колодец по левую руку. Пески. Дорога вдоль сухого русла
реки... 9.45 утра. Налево от дороги у подошвы холма Даянги-хит азимут
с точки на дороге 180°. 4100 футов (25 миль от Цаган-Куре). 9.55 утра.
Тронулись. Направление на NW... 14918 м. — дорога пересекает сухое русло
реки, песок. Сарингол. По левую руку от подошвы горы аил. 14926 м. —
колодец. 14927 м. — ставка. 4000 футов... В ставке виделись с новым
мейреном... Любопытный разговор с представителем Таши-ламы.
12 мая. Утром прошли
два японских грузовика с людьми. Оказалось, что партия топографов, занимается
съемкой и переписью населения и скота... Говорят, что в марте князя
посетили четыре японских чиновника и привезли ему титул полковника маньчжурской
армии. В январе месяце 30 мальчиков из Барун-Сунита были отправлены
в Японию для обучения.
13
мая. Ночью и утром снежная вьюга с N ветром. В 8 утра + 1°С.
Чертил маршрут на ставку Барун-Сунит. Прошли обратно четыре японских
грузовика.
26 мая. В 6 часов
выехали в Pailin mien. 46-я миля [пути] — колодец. 59-я миля — колодец
слева. Горы по левую руку. 86,5 м. — песок. Шара-мурен — 4000 футов.
121 м. — колодец. 135 м. — монастырь. Перед монастырем сухое русло.
Дорога в общем хороша. Пески около Болтай-суму и около Шара-мурена.
Живописный монастырь Шара-мурен, резиденция воплощенца Чу-чжи-стон ринпоче.
12
июня. Дождь. Утром сменная езда [на лошадях]. Два японских грузовика
по направлению к Долон-нуру. Вечером еще одна машина.
16
июня. Теплый безветренный день. С утра сменная езда. Прошли
в направлении Барун-сунитской ставки две японские машины: одна грузовая,
другая легковая военная” [37].
Цели
написания экспедиционного дневника Ю.Н. Рериха не вызывают никакого
сомнения. Он носит исключительно военный характер.
И
предназначался, видимо, для будущих операций на дальневосточном театре
военных действий. Во всяком случае, это — закономерное предположение,
которое подтверждается и другими косвенными фактами из биографии Юрия
Рериха.
Во
время пребывания в Харбине Ю.Н. Рерих прочитал цикл лекций на Юридическом
факультете (возникшем еще в 1920-м году под названием “Высшие экономическо-юридические
курсы”). Эти лекции читались с сентября 1934 года по ноябрь включительно.
Они были озаглавлены “Средняя Азия — колыбель великих кочевых империй
древности”. Причем некоторые из них докладчик посвятил “Великим ханам”
— жизни и завоеваниям Чингисхана и Тимура.
Ю.Н.
Рерих не упускал случая, чтобы выступить на собраниях и юбилеях, которые
часто устраивались в среде русской эмиграции. Так, на вечере Сибирского
казачьего союза он прочел лекцию “Казачество в Средней Азии” (14.11.1934).
Тема казачества вообще была излюбленной
для выступлений. Этнографический материал свидетельствовал, что у казаков,
в их быту “сохранилось все наиболее лучшее из великого азиатского наследия”.
Такой сравнительный подход в лекциях Ю.Н. Рериха давал ему возможность
легко перекинуть мостик к военным сюжетам и привлечь симпатии русских
казаков, сделать их своими союзниками. В интервью харбинской газете
“Заря” Ю.Н. Рерих сказал:
“Для
нас русских, особенно военных, очень интересно, что в тибетских
кочевых дружинах мы встречаем много знакомого. Лет 60 назад Российской
Академией Генерального Штаба была издана книга ген. Иванина о тактике
кочевых народов. С тех пор этой областью никто не заинтересовался. После
моего многолетнего пребывания среди кочевников Тибета, дружеских встреч
и боевых столкновений с ними, я продолжил эти исследования и в свое
время прочел в Америке небольшую [лекцию] "Тактика кочевых дружин в
Средней Азии". Если мы понаблюдаем за обстановкой вокруг всадника и
боевого коня среди [тангутских] племен Кокунора, в северо-восточном
Тибете, то мы можем увидеть прямую параллель с нашими казачьими частями”
[38].
Ю.Н. Рерих нарабатывал в Харбине
политический капитал, точнее говоря, использовал любой повод, чтобы
представить себя публике профессиональным военным. Это ему с блеском
удавалось. Он даже добился большего, чем можно было ожидать. В эмиграции
среди русских бытовала странная легенда о личности Юрия Рериха. Журналист
Н.М. Языков в газете “Новая Заря”, в статье, посвященной выходу рижской
монографии “Рерих” (1939), вспоминал о своей встрече в 1934 году с Н.К.
Рерихом и его сыном. В Шанхае, в отеле “Астор-Хаус”, он взял у академика
Рериха интервью.
“Постучав
в номер, я был встречен сыном ученого, молодым человеком с бородкой,
по внешности необычайно похожим на императора Николая II. Русая бородка
клинышком, такие же красивые глаза...
Сын
Рериха, бывший его секретарем во время поездки, также был весьма колоритным
человеком, и его наружность приводила многих прямо в смущение своим
сходством с покойным царем...” [39].
Возможно,
одного из Рерихов предполагалось “возвести” на будущий Российский престол?
Этот улыбчивый риторический вопрос приобретает больше смысла, если обратиться
к записям Зинаиды Фосдик. В ее дневнике есть пометка о Николае Константиновиче,
сделанная 11 апреля 1934 года, — “Николай Третий” [40]. Запись достаточно
убедительная и здравая, с намеком на императорское наследование. Вопросы
и предположения можно расширить. Не мог ли стать во главе государства
Рерих-младший? Может быть, Юрий Рерих — это потаенный запасной вариант
“Мирового Плана”... В канун Рождества Георгий Шклявер писал своему названому
брату Юрию: “Радовался, читая в "Русском Слове" о Твоих успехах в Харбине,
о лекциях, которые Ты прочел там. Каждый год приносит Тебе новую славу,
а 1935-й год — подготовительный к великим событиям 1936 года, когда
Имя Твое прозвучит во всем мире” [41].
